«Все мы чему-то служим».

Способности гриша — это дар. Не пламя свечи, шаткое и неуверенное, но внутренний свет и пламя горна, что алеет внутри каждого из них. И лишь им решать, как этим даром, этим огнем распорядиться. Можно не кормить его, заставив еле тлеть, сохраняя тепло лишь для себя. Можно подкармливать без меры, и в этом случае горн расплавится и бесконтрольный дар вырвется наружу, пожрав тебя самого.

Малая наука не терпит крайностей, как не терпит и полумер.
Этому их учили. Об этом говорили преподаватели, но… мало кто вникал, вслушивался, понимал, о чем они.

Твой дар — инструмент, которым мало пользоваться, им нужно уметь владеть. Его нужно закалять и затачивать в постоянном использовании.
Закалять горн, чтобы растущее пламя не уничтожило его вместе с кузнецом, что выковывает в этом пламени свое будущее.

И это как нельзя более правдиво для тех, кого зовут субстанционалами. Дар в их руках — инструмент. Но и они — инструмент в руках других.

«Все мы кому-то служим».

Она помнит, как впервые увидела Генерала Второй Армии. Недосягаемого и невозможного в своей красоте и силе. Вызывающего восхищение. Желание следовать за ним. Желание доказать ему, что достойна его внимания.
Тогда она испугалась его.

Сейчас же…

Сердце вновь замирает в миг, когда она слышит голос, укоризненно отмечающий сомнение в ее способностях, коротким уколом разочарования пронзающий ее самооценку. Он знает, какие слова стоит подобрать. Знает, каким тоном их произнести, чтобы направить, чтобы воспламенить, чтобы подтолкнуть.
«Живой Усилитель», во всех возможных смыслах.

Очки сползают на переносицу. Голова не болит от удара, но перед глазами все равно плывут тени, потревоженные покачнувшейся лампой.
— Вы снова пришли ночью, — не вопрос, констатация факта, — Вам снова не спится, мой Генерал?

Он всегда приходит по ночам. Так уж заведено. Еще одна традиция, которые так любят создавать для себя жители Малого Дворца. Еще одно правило, добавляющее дополнительные рамки, позволяющие укрыться от перемен, которые несет с собой необузданная магия, несущая за собой лишь Скверну, которой пугают тебя с самого начала обучения.

Малая Наука не терпит непросчитанных перемен.
Как и Он.

И Он может позволить себе не меняться. Ведь его могущество безгранично.
Он может позволить себе многое.

Но для пламени Малой Науки нужен горн. Он нужен любому. Даже самому сильному гришу.
Нужно то, что не сдержит, но направит силу.
Не усилитель.
Проводник.
И для этого у него есть Она.

— Я пришёл узнать, как продвигается работа над оружием, что я тебе предоставил.
— Строго в рамках установленных сроков, — она щурится, пытаясь разглядеть выражение его лица.
«Малую науку нельзя торопить. В ней слишком много ограничений».

Его черный кафтан сливается с тенями, наполняющими мастерскую. Рабочей лампы недостаточно, чтобы выхватить его образ из Тьмы, но на самом деле Ане вовсе не нужно видеть Генерала, чтобы говорить с ним. Она ничто, кроме как инструмент, подобный тем, что сжимают ее руки. Единственное отличие: ее инструменты не могут говорить.
Но как инструмент, идеально приложенный к руке, она может чувствовать его настроение.

-  Вы хотите знать, нашла ли я изъян в предыдущей конструкции, — произносит девушка после небольшой паузы, снимая с переносицы очки, дабы глаза смогли, наконец, отдохнуть.
Это не ее вина, что последняя модель не выдержала всей мощи способностей главы Гришей. Все же она предупреждала.
«Это рапира, а не молот, мой генерал. Проводник не справится с таким сильным потоком».
Но Генералу никто не может сказать «нет». Даже безмолвное оружие.

«Слово Дарклинга есть все в этом мире. Желание Дарклинга — закон. Подчиняйся или же…»

— Думаю, я смогу устранить его, если найду подходящие материалы, — она замолкает, моментально понимая свою ошибку.
Аня опускает голову, привычно глядя в пол, видя лишь носки его сапог, слишком близко от стола с чертежами:
— Простите, генерал, когда найду материалы.
«А коль таких не будет, попрошу алкеми синтезировать их».

Тишина, лишь шорох разбираемых бумаг.
Другому она бы не позволила такого. Но не Генералу.
Дарклинг может позволить себе все.
Но даже здесь, иногда, бывают исключения.

— Это! Нет. Это еще не закончено, — пожалуй, такая наглость обычно не присуща ей, даже в беседах «тет-а-тет». Любой из его приближенных мигом поставил бы ее на место. Но сейчас есть только он и она, Дарклинг и его инструмент. Которая, впрочем, слишком резко оказывается в непозволительной близости, сворачивая свиток с чем-то, откровенно похожим на создание братьев «Н’Агант».

Анна смотрит ему в глаза, пытаясь разглядеть за кажущимся равнодушием что-то. Быть может раздражение? Или недовольство?
— Он всего лишь на стадии чертежа, — она чувствует, как краска бросается ей в лицо, отчего щеки начинают гореть, — пожалуйста, генерал…
«Не люблю показывать незавершенную работу».

Это не противостояние взглядов, но она проигрывает и его. Уводит взор в сторону, к верстаку, прикрывает глаза, собираясь с мыслями.

Тьма под закрытыми веками вовсе не такая, как та, что льется из ладоней Дарклинга. И все же даже в ней Аня ищет ответы на вопросы, скрытые за стеной запретов Малой Науки.

«Малая наука слишком ограничена правилами и законами. Но ваши силы, Генерал, далеко за ее пределами. А, значит, ради Ваших желаний мне придется ходить по грани. Но для Вас все это лишь отговорки. Важен лишь результат».

И Анна вновь надевает очки, пряча за прочными стеклами нескольких линз глаза, в которых отражается пламя. Пламя, что горит в лампе над верстаком, бросая блики на огненно-рыжие волосы, пламя, что всегда тлеет в ее душе. Пламя творения. Не такое, как у Кузнеца, которым так восхищаются фабриканты. Но похожее.
— Я постараюсь в этот раз уложиться в выдвинутые сроки, мой генерал, — уверяет она, - И смею надеяться, что в этот раз Вы уделите должное внимание калибровке новой модели.

«В этот раз повреждение оружия в ваших руках может иметь куда более серьезные последствия».
Ведь он направляется в Каньон, полный Скверны своего предка.

— Я понимаю, что Ваше время расписано по минутам, но испытание боем без предварительной проверки на полигоне было бы… нежелательно, — Анна проводит пальцами по незавершенному прототипу, такому неотличимому от обычной «трехлинейной винтовки».
Уже собрать ее по частям из того, что ей небрежно возвратили со словами: «Генерал просил доработать», было высшим ремеслом, но понять, что на этот раз не так, становилось похожим на искусство. Искусство ходить по грани.

— Сорок восемь часов. Через два дня Вы сможете испытать ее, мой генерал, - произносит она.
«Точность — в оружейном деле, как и в войне она один из нерушимых законов».

— Жаль, конечно, мне не увидеть ее в бою, — небрежно бросает она ни к чему не обязывающую фразу создателя, которому не узреть, как живет его творение в реальном мире, не ограниченном экспериментальными площадками. Оружейника, который «слишком ценен, чтобы позволять ему быть на передовой». Создателя оружия, который ни разу по-настоящему «не нюхал пороху».
«Жаль, мне не узреть Вас в бою, мой генерал».
Ведь Правила есть Правила. А она, увы, не Дарклинг, чтобы раздвигать их границы.

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Дочь кузнеца. Простого сельского ремесленника, она проявила свой талант довольно рано. Вряд ли бы ей суждено было продолжить дело отца, если бы не экзаменаторы. Кто бы позволил рыжей девчонке, вертевшейся под ногами отца у жаркого горна, взять в руки молот или клещи? Кто бы позволил ей творить, следуя за пламенем, что горит в ее душе?

Они «купили» ее у родителей. Младшую дочь большой семьи.
Одним днем перечеркнув ее «людское существование», выкупив ее место в мире и обозначив статус.
Инструмент.

Инструмент Малой Науки, которую она, к стыду своему и страху, хотела бы обратить Великим Искусством.  Замирая от мысли о гордецах, что посмели переступить через грань, о которой их предупреждали книги и учителя. Чувствуя себя преступником.

— Я вижу тебя насквозь, глупая девчонка.

Оттого-то она работала по ночам. Ведь ночь — время творения. Символично для оружейника, созидающего для «Генерала Теней».
Впрочем, символизм — удел тех, кому важнее внешнее, не внутреннее. А Аня смеет надеяться, что Дарклинг не из таких. Что обычаи царского двора не испортили то, что делает его особенным. Что делает его таким, каков он есть. Что позволяет ей восхищаться им, подавляя оторопь маленькой девочки, впервые замеченной им. Выделенной им из сонма подобных ей «новобранцев».

Его Инструмент. Смеющий мечтать о большем и надеющийся, что Он об этом никогда не прознает. Как прознала та, что скрывается во мраке леса, подобно ведьме из детских сказок.

— Спрячь поглубже свои желания и амбиции, если хочешь продолжать постигать Науку у меня. Если хочешь, чтобы тебе позволили жить так, как тебе хочется и заниматься тем, чем хочется.

И это, пожалуй, было самым важным для нее уроком.

Но как придерживаться заданных рамок, если Генерал сам заставляет их раздвигать. Идти вперед, работать на пределе возможностей. Потому что он приказал. Потому что уверен. Будто знает, что с «Великим Искусством» нет ничего невозможного. Будто знает, что без закалки горн разрушится. Что клинок без постоянно заточки будет бесполезен. Что прогресс не стоит на месте.

И рано или поздно Малая Наука вырастет.
Вырастет в нечто большее.
И разве появление Заклинательницы Солнца тому не доказательство?

«Любимица Дарклинга». От шепотков и досужих сплетен не укрыться даже за стенами мастерской. Ане немного жаль девочку, похожую на дикого зверька, пытающегося обжиться в клетке Малого Дворца. «Спасительница», «Избранная» — не титул, клеймо. Повод для зависти. Повод для ненависти. Повод для междоусобной грызни.
Они все же такие люди на деле.

Оружейнице нет дела до всего этого, но что-то тревожное видится в той суете, которой наполняется дворец с появлением «избранной Светом», и она вздыхает с облегчением, когда Генерал предлагает, нет, приказывает ей собираться к выезду на полигон.
Будто прислушивается к ее невысказанным желаниям.

И этот жест внимания ей кажется наилучшим доказательством. У Генерала нет любимцев. Он внимателен к каждому. Надо лишь отвлечься от своих эгоистичных, «людских» помыслов, и тогда все будет очевидно и ясно, как день.
Он видит их насквозь. Он чувствует ее желания.

И эта мысль вызывает холодок в ее груди.

— Ты неосторожна, девчонка, — ей прилетает твердым куском дерева по предплечью, вызывая онемение во всей руке, - будто слепой котенок, тыкаешься в темные углы. Я начинаю сомневаться, что ты училась до этого. Быть может, тебе нужно снова вернуться к теории с новобранцами?
— Я знаю…
- Ничего ты не знаешь. Считаешь себя умнее всех? История гришей тебя ничему не научила. Или ты ее сознательно игнорируешь?
В этот миг ей хочется провалиться под землю. Выскочить из хижины и бежать прочь. В лес, чтобы спрятаться от этого пронзительного взгляда.

Взгляда, так похожего на взгляд Генерала.

Знакомый пейзаж за окнами кареты. Знакомое чувство в груди. Родная земля, родная деревня которую она более не имеет права называть таковой.
Почему он выбрал это место? Сознательно? Это какая-то проверка? Или это очередная случайность, так схожая с фатумом?
— Ты же уже бывал на полигонах, да? — чтобы отвлечься, Аня поворачивается к Давиду, но тот лишь задумчиво кивает, пребывая, как и обычно, в полусонном состоянии, которое слетает с него в миг, когда он приступает к работе. Привычное состояние для гениев, вроде него. Привычное и знакомое, и Анна более не смеет его отвлекать от его мыслей. Это наивысшее уважение, которое она способна проявить.
И все же она волнуется.

— Анна Сабурова? — этот солдат в серой шинели с нашивками унтер-офицера ей незнаком.  Да и какое дело может быть до Второй Армии тем, кто служит в Первой. Разве они не сторонятся гришей?

Но он вопреки ее мыслям, наверняка, отражающимся на лице, лишь улыбается:
— Он говорил, что ты, наверняка, симпатичная, но не говорил, что настолько, — он делает шаг вперед, и прежде чем Аня отшатывается, впихивает ей в руки конверт, добавляя лишь, — это весточка от Славы. Надеюсь, еще увидимся.
Он подмигивает и успевает ретироваться до того, как кто-то замечает его присутствие, а девушка лишь успевает проводить его взглядом, сжимая в руках конверт без особых пометок, лишь с одним ее именем на нем. Именем, написанным знакомым почерком.

Мало кому из учеников Малого Дворца писались письма. Так уж заведено. Негласный этикет, наверное, чтобы не было обидно тем, у кого не было родителей. Тем, от кого родители отказались. Тем, кому они не отвечали, получая достойное вознаграждение за ребенка с даром.
Она помнит, когда впервые треугольник нежданного письма оказался на ее столе с пометкой «от родных». Не от матери и отца, но от старшего брата, который решил написать сестренке и расспросить, как ее жизнь вдали от дома. Как менялись почерки новых весточек, знаменующих радость и горе, истории из жизни, становящиеся такими далекими от ее понимания. И как поток писем становился все реже и реже по мере того, как ее братья и сестры подрастали, обретая свое предназначение, свою жизнь, иногда столь же далекую от семьи.

Ее пальцы дрожат. Кто знает, что ждет ее в этом письме. В последнем были нет, не обвинения, но печаль. История смерти матери, история гибели братьев. История потерь, которую понесла ее семья. Северные границы и Каньон. Словно по воле злого рока. Один за другим.
«Они служили своей стране».
Достойное ли это оправдание тому, что тогда она не ощущала ничего?
«Инструмент не должен чувствовать».
Достойное ли это оправдание тому, что она не желает отвечать на приглашение согласием?

Аня, я надеюсь, что тебя отпустят на один вечер. Вся семья соберется, наконец-то. Приезжай, я буду очень рада.

Свадьба. Свадьба ее сестры-погодки. Единственной, кто в своем горе не забыла о той, что живет «в богатстве и достатке» в Малом Дворце. И что с того, что и ее семья не знала бедности с тех самых пор, как «младшенькую» забрали во Вторую Армию.

Как они узнали?
Она вспоминает остановку в ее родной деревне. Короткую, но достаточную, чтобы всполошить всех вокруг.
Тогда?

Пальцы комкают письмо.
Отец так гордится тобой, Аня. Мы скучаем. Можешь взять кого-нибудь с собой.

Почему она медлит? Почему сомневается?
И разве она не должна сейчас наблюдать за полигоном? Следить, записывать.
Для чего она здесь?!
— Начинаем! — она узнает этот голос из тысячи, и он придает ей силы.

Нет больше Ани, младшей дочери кузнеца Петра Сабурова. Есть Прочник Анна. Оружейник Генерала.
«Жаль мне не узреть Вас в бою, мой Генерал».
Это гордость. Гордость творца. Ей хочется стоять как можно ближе, видеть, как Тьма стекает по рукам Дарклинга в момент, когда ее творение наполняется его силой. Она сделала все, чтобы в этот раз оружие не подвело. Чтобы оно было достойным своего владельца, чтобы выдержало его мощь. Она предусмотрела…

… не все.

Грохот выстрела смешивается с раскатом грома, вызывая легкий звон в ушах, вторящий отчаянно колотящемуся от восторга сердцу, которое замирает в миг, когда фигура в темном чуть не роняет винтовку из рук.
«Тела человеческие так хрупки. А Дарклинг все же человек» — то, о чем ей не следует забывать. То, о чем она никогда не забудет, раз за разом воспроизводя перед своими глазами картину искаженного болью лица генерала.

И все же. Все же ее оружие выстояло.
И это заставляет ее испытывать радость. Смешанную со стыдом гордость за свою работу. Которая, впрочем, не идеальна.
— Отдача, — он напоминает ей, как ребенку, вручая ее творение, словно очередную выбраковку, на что Аня лишь кивает, - это проблема, — вторит он ее мыслям, которые вертятся в ее голове с тех пор, как все пошло не по плану. Слишком тяжелая сталь. Слишком большая мощность выстрела. Нужно решить эту проблему. Так или иначе.

— … облегчить сплав? — неплохая идея, но пока магию гришей выдерживала только их сталь, но ведь и она явилась им не сразу, — использовать сошки?
— Это уменьшит мобильность, — задумчиво произносит Анна, машинально взвешивая оружие в руке. В таком состоянии «инструмент» не намного тяжелее обычной винтовки, но, если наполнить его силой.
Не в первый раз она жалеет, что не способна, как и ее Генерал, использовать тени. Не потому, что гонится за его могуществом и властью, но потому что это бы позволило избежать подобных ситуаций.

— Это покушение на здоровье генерала, — она очень хорошо помнит злобный взгляд его приближенного сердцебита, который смотрит на нее сверху вниз, похожий на пса, готового наброситься и порвать ей глотку за подобную оплошность, — скажи мне, что это не повторится.
Это приказ, не просьба, продиктованная беспокойством. Приказ, которому Аня не смеет противиться.
— Этого не повторится, Иван, — шепчет она, отводя взгляд, отчего подручный генерала впивается в ее подбородок, вынуждая поднять голову, навязывая зрительный контакт,
— Повтори, — будто на инструктаже в школе.
— Этого не повторится, — она пытается подавить страх, который возникает каждый раз, когда темноволосый кровопускатель приближается к ней, но голос ее все еще дрожит, и только короткий выдох, — Обещаю, — звучит твердо и искренне.
Она обещает. Больше не позволит такому свершиться. Больше не будет опасных для здоровья генерала ошибок.
Ведь слишком свежо в памяти чувство замирающего сердца.
Он щурит карие глаза, а после, наконец, разжимает пальцы, до боли сдавившие ее челюсть и, отерев руку, цедит:
— Я запомнил.
«Как и я, — скользит мысль в ее голове, когда она провожает взглядом «верного пса Генерала», — как и я…»

Аня смотрит в глаза генералу. Конечно, он недоволен. Как иначе? Это какой по счету прототип? Третий? Четвертый? Нет, тот, что она отвергла до полевых испытаний вообще не в счет.
— Я опробую оба варианта, — обещает она, выискивая в его взгляде согласие, — если мне позволено будет…
«Если позволено так расходовать ресурсы».
— Я постараюсь сделать все в кратчайшие сроки. Второй вариант можно попробовать уже сегодня…

В ее мыслях строятся графики и чертятся модели, и оттого она не сразу обращает внимание на вопрос, звучащий так неестественно неожиданно для нее. Вопрос, в котором есть не участие, но искренняя забота.
— Что-то случилось, Анна?
«Случилось ли?», — отводить взгляд нежелательно, но она все же опускает голову.

Отец был бы очень рад. Знаешь, он очень гордится тобой, Аня.

«Гордился бы он мной, зная, что я создаю то, что ему ныне ему отвратительно более всего?» — она сжимает винтовку крепче, прижимая ее к себе, как самую большую ценность, чувствуя внимательный взгляд на своем лице. Взгляд Генерала, который она, очевидно, не заслужила.
— Нет, мой генерал. Все хорошо, — письмо в кармане кафтана, кажется, становится тяжелее от столь очевидной лжи, — Я просто опечалена тем, что не добилась обещанного Вам результата. И, Вы пострадали из-за моей оплошности. Я все исправлю.

«Скажи мне, что этого не повторится!» — ей кажется, что все в этой палатке смотрят на нее. Что Иван, незримая тень Дарклинга, ждет, что она скажет.
И Аня говорит. Достаточно уверенно и громко. Обещает, как обещала Ивану.
— Это не повторится, Генерал, — она делает шаг в сторону, еще один, слегка кланяясь и, быстро, почти бегом удаляется.

Мы скучаем, Аня. Несмотря ни на что, ты член нашей семьи. Ты знаешь, она стала меньше, с тех пор, как...

Она перечитывает письмо снова и снова, вглядывается в строки, пытаясь найти намек на то, что это всего лишь формальность, о которой можно забыть, но видит лишь любовь и надежду.
Любовь, которая не положена Инструменту. Надежду, которую не следует «адепту Великого Искусства».

Они мешают. Они не дают сосредоточиться, отчего ее разум не видит желаемого результата. Отчего вот уже добрый час она отбрасывает одну конструкцию за другой, а на столе вместо законченного проекта — бесполезная безделушка. Часовой механизм. Подарок на свадьбу.
«Время жестоко, Славя. И его у меня катастрофически мало».

Оправдания. Ненужные оправдания.
Каждое слово ее звучит, как оправдание.
— Это просто. Подарок. Безделица, -  она не слышит шороха отдергиваемого полога шатра, как извечно не слышит скрип двери в ее мастерской, вновь не замечает внезапного появления генерала, которое сейчас не то, что неуместно, но вызывает панику, что, наверняка, отражается в ее глазах, когда она пытается вести себя, как обычно.

Тени на плотной ткани пляшут так живо, что сложно понять, причина ли в ветре за стенами палатки, дрожащем огне лампады или это следствие недовольства ее прямого начальства.
Прятать «игрушку» бесполезно, как и письмо. Что вообще можно укрыть от взгляда Дарклинга?
— Понимаете. Эта деревня рядом с полигоном. Это моя родная деревня. Тут был мой дом когда-то, до Малого Дворца, — ему совершенно не нужна эта информация, но Анне действительно нужно объяснить, — и там была моя семья. Есть, — она не знает, правильно ли называть родную кровь семьей, ведь теперь семья для нее Вторая Армия, но  ничего более приличного подобрать не может, - Моя сестра. Я не знаю, как она узнала, что я здесь, но она пригласила меня на свадьбу. Было бы невежливо ответить отказом. Но… служба есть служба. Интересы Второй Армии важнее.
«Не смотрите на меня так. Я понимаю, все это глупость и оправдания».

Она вскидывает голову, встречаясь взглядом с генералом, чувствуя, как на ее лице проступают пятна стыда:
— Я планирую отказаться, и потому хочу передать хотя бы подарок.
Да, так будет верно. Совесть успокоится и можно будет вернуться к своей работе.
«И это тоже больше не повторится, мой генерал».

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Дарклинг всегда был непостижимым. Непонятным для многих из круга Анны и вне него. Он стоял над ними всеми, мыслил иными категориями, знал то, что не дано было познать иным. Был путеводной звездой, маяком для каждого гриша, что хоть раз имел честь ощутить на себе его внимание. И оттого-то так странно было предполагать, что и ему не чуждо что-то человеческое, что-то обычное, близкое таким простым ремесленникам Малой Науки, как Аня.

Она стояла на опушке близ лесополосы, что отделяла полигон от ее родной деревушки, пряча его и его тайны от чужого глаза за мощным строем вековых деревьев, растущих так плотно, что казалось, никому не пробраться через этот бурелом даже просто чтобы одним глазком взглянуть на учения гришей. Стояла, кутаясь в шерстяной платок, извлеченный из небольшого сундучка и сжимая в руках завершенный в кратчайшие сроки подарок.  Стояла и не понимала, чего она ждет.

«… я лично сопровожу тебя на эту свадьбу и верну обратно… встретимся за час до полудня на окраине полигона».
Кто в здравом уме мог воспринять эти слова всерьез?

Аня крепче сжала шкатулку, глядя себе под ноги.
«Конечно, он пошутил. Просто не привыкла, чтобы он говорил хоть что-то не всерьез», - но рука, в тот момент опустившаяся ей на плечо, этот взгляд и голос, она не чувствовала ни капли иронии в произнесенных им словах.

И то, как легко с места сдвинулась работа, подстегнутая визитом Генерала и его, пусть и сказанным в шутку, предложением. Как быстро она завершила подарок и закончила «подножку» для его оружия. Разве это не знак?

Аня покусала нижнюю губу, поглядывая то на тропинку в лесу, ведущую к родным местам, то на палатки военного лагеря, теснящиеся в отдалении. Время близилось к означенному, и от этого ее сердце никак не хотело перестать колотиться чуть чаще, чем обычно.
- Конечно, это шутка, - буркнула девушка под нос, глядя, как с клена срывается один из желтовато-зеленых листьев, падая чуть ли ей не на голову, как его плавное покачивание в воздухе прерывает поток лучей светила, неторопливо движущегося к зениту, и, потянувшись, ловко ухватила «беглеца» за тонкий черенок, покрутив его в пальцах несколько раз по и против часовой стрелки.

Разумеется, шутка. Она просто привыкла быть исполнительной. Аня силится вспомнить, как генерал ей объявил о предстоящей «вылазке», и уверенность в том, что он говорил серьезно, теряет свои позиции под шквалом аргументов и банальной логики.
«Генерал, лично сопровождающий подчиненную на сельскую свадьбу. Во время учений. Бегство с полигона, граничащее с дезертирством».
Невозможная глупость.

Аня опускает руку, отпуская, наконец золотистого «пленника» из своих пальцев, позволяя ему продолжить свое падение. Чуть слышный вздох, он теряется в порыве осеннего ветра, все еще несущего теплое дыхание ушедшего лета.
«Надо возвращаться», - ведь если все это ей лишь показалось, то вряд ли и разрешение Генерала имеет силу.

И шорох и скрип травы под сапогами кого-то, кто спешит к ней – очевидное тому доказательство.
Анна поднимает голову, пытаясь разглядеть солдата. Лейтенанта Первой Армии, который, наверняка заметил ее на окраине лагеря, наверняка, принял за местную. За ту, кому не место на военном объекте.

Она слишком задержалась. Теперь же придется объяснять.
«Наверняка, будет разбирательство. Придется доказывать, что я это я. Привлекут Генерала. Какая нелепица. Какой стыд».
— Ты прекрасно выглядишь, - это не те слова, которые она рассчитывала услышать. И точно не тот голос, к которому она была готова.
Все стройные теории. Логические доводы рассыпаются вновь, оставляя лишь недоумение и безмолвный вопрос: «Неужели?».

Оливковый китель. Очевидно с чужого плеча, но все же идеально сидящий на нем. Не цвета Генерала. Совсем не его цвета, делающие его таким. Таким нереально обыденным. Одним из. Простым человеком.
Как легко он может мимикрировать, адаптируясь в новой среде?
Аня щурится, моргает, пытаясь прогнать наваждение. Мираж. Прижав покрепче шкатулку одной рукой, потирает переносицу пальцами.

Слишком похоже на сон.
— Что ж, дороги я не знаю. Веди.
- Вы вправду пришли, - удивленный выдох срывается с ее губ, - я думала. Я уже уверилась в том... Но почему Вы одеты, как…
«Разве это не очевидно?».
- … хотя, что это я. Вы имеете право.
«Право на скрытность. Право на сохранение инкогнито. В конце концов, появление Генерала в деревне без свиты, без охраны – это крайне опасно».
- Нам туда. По тропе в лес. Он только кажется таким непроходимым, - она делает шаг в сторону и вперед, ступая в тень деревьев, бросает короткий взгляд на полигон, добавляя негромко, - надеюсь, из-за всего этого не будет проблем.

Но Генерал не кажется обеспокоенным. Наоборот, на его лице заметно предвкушение, какое-то ожидание и нетерпение. И Аня вновь пристально смотрит на Генерала, все еще не веря, что он решился на подобную, во всех смыслах невозможную авантюру. Но он, очевидно, воодушевлен происходящим.
- Так какую мелодию играет шкатулка? – с неожиданным любопытством интересуется он, напоминая Анне, что, кажется, он спрашивал об этом и вчера в ночь. Она так и не ответила. Генералы не должны интересоваться такими мелочами. Ей казалось, его не волнует нечто… незначительное. Не имеющее никакой практической ценности. Отличное от его привычных заказов и просьб.

И все же этот вопрос заставляет ее улыбнуться. Тепло и смущенно, вторя воспоминаниям, которые греют ее душу где-то глубоко внутри.
- Это. Это песня, которую наш отец напевал нам. Она…
Девушка останавливается. Замирает на тропинке, в лучах света, пробивающихся сквозь кроны. Среди желто-зелено-алого буйства осенних красок. Среди облетающих листьев, медленно парящих в воздухе, стремясь к своим собратьям, усыпающим землю пестрым ковром.

Она негромко вздыхает, поворачивая шестигранник, взводя тонкую пружинку осторожными движениями механизма, двигая стрелки часов на одной из его боковин к полудню.
- Я ведь даже не помню ее слов. Только мелодию. Она иногда приходит мне на ум, когда я работаю, и мне становится…
«Не по себе».
- … мне кажется, что кто-то рядом, - по ее тону сложно понять, плохо это, или наоборот.

Она держит ее на раскрытых ладонях. Будто дар, который она собирается преподнести, не своей сестре, ради которой вчера трудилась, поддавшись непонятному порыву, но тому, кто стоит перед ней. Тому, кто этот порыв одобрил. Ее взгляд ищет в чертах его лица хотя бы небольшую нотку одобрения. По привычке, из вечного желания оценки. Ведь он, и только он был ее лучшим критиком и вдохновителем, а когда мелодия замолкает, и створки шкатулки смыкаются, еще какое-то время стоит неподвижно, после чего вновь прижимает творение к груди.

- Это одно из немногих воспоминаний о доме, которое у меня осталось, - произносит Аня с улыбкой, - Славя говорила, что отец гордится мной. Он ведь тоже кузнец. Правда, не такой, как я. Он не…
Ее взгляд устремляется за плечо генерала. На винтовку, которую, к своему стыду, она лишь сейчас замечает.
- Вы взяли прототип? – в девичьем голосе звучит искреннее удивление.

Быть может, она и впрямь неправильно поняла Генерала? Быть может, он хочет проверить возможности ее оружия где-то еще? В условиях, отличных от контролируемого эксперимента? На полевых учениях, например? Это вполне в его духе.
- Мы идем не в деревню, да? – Анна готова к любому ответу. И да, пожалуй, если бы мужчина сказал, что их путь, действительно, лежит в иные места, она бы с облегчением выдохнула, ведь тогда бы все стало на свои места, было не так, чтобы совсем, но почти, как прежде.
Но, увы, он развеивает все сомнения.

Столь простые, человеческие желания. Они не свойственны тому Дарклингу, каким он всегда представал в ее глазах, каким казался со стороны всем, кто не был столь близок к нему, как тот же Иван.
Он действительно хотел ее сопроводить на праздник. Желал взглянуть на торжество. Для этого весь этот маскарад.
Непостижимый. Непонятный. Невозможный.

И она ведет его дальше, чуть улыбаясь своим мыслям. Улыбаясь тому, что Генерал открывается ей с иной стороны. Быть может. Может быть это поможет понять его лучше.
«Стать лучшим Инструментом в его руках. Достичь того результата, который он желает получить от нее. Достичь невозможного».

В детстве все кажется больше. Деревня представляется одним огромным миром, за границами которого живут существа из сказок и старых легенд. Тогда гриши тоже кажутся чем-то невообразимым и сказочным, а Дарклинг. Про него если и говорили, то полушепотом, нагоняя страху на мальцов, что, прислушиваясь к разговорам взрослых, представляют себе великана, управляющего целым легионом волшебных существ, лишь отчасти похожих на людей.

Но время все ставит на свои места. И Вороново предстает обычным поселением, дом, когда-то бывший родным и любимым – всего лишь простеньким подворьем, хутором, пусть и богато убранным по случаю торжества. А тот самый монстр, легендарный Генерал, одетый в китель простого солдата, так обыденно сопровождает ее до ворот, где на нее набрасывается вихрь из ярких лент и белых кружев.

Славя. Старшая сестра почти того же возраста, что и сама Анна. Темноволосая и круглолицая, она мало похожа на младшенькую, чертами лица копируя покойную мать. Милая девушка, расцветшая еще сильнее. Ведь сегодня ее счастливый день и счастливый час. Ведь она любит и любима.
- Аня, я так рада, - она поправляет цветочный обруч, венчающий белое кружево, наброшенное поверх волос цвета спелых каштанов, принимает подарок из рук девушки, которая, слегка смущаясь и пытаясь подобрать нужные слова, лепечет что-то о семейном счастье, а после, чуть отодвинувшись, представляет своего спутника, высокого светловолосого, сероглазого, похожего на уроженца деревушек близ Фьерды, - это Глеб, знакомься.

Аня только лишь и успевает, что потерянно выдохнуть в миг, когда широкие лапищи сгребают ее в свои объятья, а улыбчивое лицо придвигается к ней, дабы расцеловать ее в обе щеки, пробасив:
- Наконец-то мне удалось повидаться с самой загадочной сестрицей. Мы уж и не ждали. Все-таки… - он многозначительно двигает бровями, но в этот миг невеста подхватывает его под локоть, негромко что-то втолковывая, а после, все с той же приветливой улыбкой кивает за спину Ани.
- Ты не одна, я смотрю.

Вряд ли в ее улыбке и словах есть хоть какой-то подтекст, но девушка чувствует, как лицо слегка обдает жаром.
- Ах да, Славя, знакомься это… - секунда промедления, достаточная, чтобы понять, что Генерал так и не назвался, не представился, что имени его она не знала, да и не должна была звать, но все обращения, принятые во Второй Армии сейчас не просто неуместны, но вредны, - это…
- ... Александр …

Другой бы сказал, что имя заурядное. Обычное, как и у многих. Такое имя не должно быть у главы Второй Армии. И, наверняка, Дарклинг выбрал его по тем же причинам.
Но в тот миг, ту секунду Ане показалось, что оно как нельзя лучше подходит тому, кого считали спасением Равки наряду с недавно объявившейся заклинательницей Солнца.

Александр. «Защитник». Защитник их страны от внешних и внутренних врагов. Защитник таких, как она. Тех, у кого есть дар.
- Красивое имя, - полушепотом произносит Аня в миг, когда все «приветственные ритуалы» исполнены, и общая праздничная суета позволяет им смешаться с веселой толпой.
Пусть даже это ложь. Пусть прикрытие. 

- Оно идет Вам, - добавляет она, оглядывая двор, смыкая руки на груди, кутаясь в платок, а после добавляет, - Ну, теперь дождемся церемонии. А после вернемся обратно в лагерь.
Ей неуютно. Она не признается в этом, но все же.

- Вам никогда не приходилось в голову, что… - ее голос почти неслышен в гуле развлекающейся толпы деревенских.
Она замолкает, кусая губу.
«Вам никогда не казалось, что Вы лишний. Что это уже не Ваш мир. Не Ваши родные. Что между вами слишком большая пропасть, которая не позволит даже попытаться вернуть то, что утеряно много лет назад?»
-  … а впрочем, глупость…
Зачем задавать вопросы, на которые ты и так знаешь ответ.

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Она провела большую часть своей жизни в четырех стенах. Среди запахов оружейной смазки и теплого металла. Среди ароматов химикатов, которые ей приносили алкеми, и пыли, которой пропахли древние трактаты библиотеки.  Среди запаха рыбы и хлеба, так часто подаваемых к столу гришей.  И иные запахи для нее столь же непривычны, как и обстановка, в которой она очутилась. Как и наличие генерала в форме обычного солдата, который с чего-то вдруг решил, что будет весело прогулять учения на скромной сельской свадьбе абсолютно незнакомых ему людей.
И все же Ане хочется вдохнуть полной грудью. Набрать в легкие и запечатлеть весь спектр ароматов, напоминающих ей о доме. Запах цветов и пьянящего меда, и знакомый вкус яблок на губах. Плода, который она держит в обеих руках, как в детстве, когда они забирались с забора на соседскую яблоню, чтобы достать самые далекие, самые обласканные летним солнцем плоды.
- Насладись выходным… Ни о чём не думай, - так говорит Дарклинг, и Аня едва сдерживается, чтобы не кивнуть, привычно и послушно,  чтобы не произнести знакомое «Да, мой генерал».
Вместо этого она впивается в алый бок плода, собирая губами кисловатый сок, просачивающийся в ее горло.
- Иначе не сможешь повеселиться.

А и впрямь, когда она последний раз веселилась? Отдыхала?

Ей всегда казалось, что гришам это несвойственно. Вот так, «по-человечески», обыденно проводить дни в праздной гульбе. Конечно, при дворце были свои праздники, но все это также проходило мимо нее, теряясь в потоке времени, где-то за стенами мастерской.
Быть может, оттого-то она и чувствует себя не в своей тарелке?

- А у Вас часто получается… - поднимает она глаза на генерала в миг, когда ей в руки вкладывается высокая кружка, сладко пахнущая хмелем, - часто выходит повеселиться? – завершает она вопрос, поднося сосуд к губам, но лишь задевая их напитком.
— Анка?

Аня не сразу соображает, что зовут именно ее? Но незнакомый ей парень, смутно напоминающий ей кого-то знакомого, не оставляет ни сантиметра для сомнений, сближаясь так резво, что, будь она не с генералом, точно бы ретировалась, смешавшись с толпой.
— Анка, это ты? Не узнаешь? Это ж я, Рома!

- Постой! Подожди! Рома! Я с вами хочу!
- Да куда тебе, огневка! Иди с папке! Иди туда, откуда он тебя достали!..
Он хохочет, дергая ее за косы, прыгает вокруг, дразнясь: огневка, жаренка. И не хочет играть вместе, но отчего-то постоянно возвращается. Чтобы снова подразнить.

- Ты меня по-другому звал, - шепчет Аня, глядя снизу вверх на рослого парня, который словно бы и не замечает генерала рядом. И что, что Дарклинг не в привычном кителе? Все же… субординация. Сколько раз они уже нарушили ее?
Девушка беспомощно косится на мужчину рядом, вертит кружку с напитком в руках, пока Рома распинается о ее красоте, пока воспоминания волнами высплескиваются из той части разума, которую она предпочитает держать запертой на замок.

Ведро опрокидывается ей на голову, обдавая ледяной родниковой водой, кажется, только-только из колодца.
Белокурый парнишка удивленно смотрит с конька ворот на вымокшую до нитки рыжеволосую девочку. Она поднимает повисшие патлами волосы, чтобы, дрожа, посмотреть снизу вверх на того, кто сделал это с ней.
- Ты почему не пропадаешь? – он наклоняется ниже, чуть не соскальзывая с «тактической позиции», в итоге упускает ведро, и то с грохотом падает рядом с девочкой, заставляя ее отскочить, выйти из лужицы, которую тут же подсушивает жаркое летнее солнце, - ты же огневица. Должна потухнуть и пропасть!
- Никакая я не огневица, - девочка топает ногой, шмыгая носом и отчаянно пытаясь не заплакать, - Я Аня.
- Анчутка, значит…

Она даже не помнит его фамилии, с трудом связывая образ цеплявшегося к ней белобрысого мальчишки с его взрослой ипостасью. И оттого-то «встреча двух друзей» выглядит такой ненатуральной. Оттого-то легкая улыбка на лице Ани кажется наклеенной.

- …это ж где таких в лебедей превращают?
- Ты знаешь, где, - чуть слышно срывается с ее губ, быть может, слегка грубоватое обращение. Будто где-то внутри нее маленькая девочка поднимает голову, все еще дуясь на обидчика. Аня совсем не желает напоминать окружающим ее людям о дне, когда в их деревню прибыли усилители. Но он-то должен помнить.
Они ведь проходили экзамен вместе.

Им даже не нужно было ее подталкивать. Она доверчиво вложила ладошку в руку симпатичного парня в фиолетовом кафтане. Будто по наитию. Будто зная, что нужна лишь одна искра, чтобы пробудиться.
- Огневка! – вот что она слышит в ответ, когда подбегает к нему и другим детям, чтобы рассказать, что случилось, но видит в его глазах лишь странную обиду, - Анчутка…

Тогда она не понимала, о чем идет речь. И тогда ей казалось это до жути обидным. А сейчас. Она и не подозревала, насколько злопамятной может быть.
- Ты из Первой Армии, - произносит она в ответ, оглядывая форму парня. Рядовой, быть может, ефрейтор. Впрочем, последним званием он и называет себя, скорее в шутку, чем всерьез отрапортовываясь ефрейтором Грачевым, и отмечая, что их полк стоит где-то в лесах неподалеку, а ему дали увольнительную, чтобы навестить старшОго на его свадьбе.

«Как бы ты удивился, зная, что и мы размещены под вашей деревенькой», - думается Ане, пока «друг детства» вьется вокруг, все никак не желая завершать эту мимолетную встречу на нейтральной ноте.
- А я ведь вспоминал тебя, -  улыбчивое лицо Ромы так близко, что можно различить мелкую рябь не то от оспы, не то от шрапнели, процарапавшей его кожу, - когда узнал, что Глеб приударил за Славкой. Скажи, они друг друга стоят?
- Наверное, - девушка бросает короткий взгляд на новобрачных, - ты же знаешь, мы не виделись толком…

- Да, разбросало нас по Равке, - произносит он с отчетливой тоской, а после улыбается, - но зато сегодня мы встретились. Ты и впрямь похорошела, Анка. Распустилась, как огнецвет, о котором нам твой батя рассказывал, помнишь…
И Аня улыбается в ответ. Смущенно и неуверенно, ощущая тепло знакомого чувства. Тепло, которое возникало, когда на ум шла мелодия из прошлого, тепло, которое она хранила в себе вместе с образом родного дома.
- Помню.

Его рука касается ее ладони, и  девушка вновь поднимает глаза на «друга детства», но взгляд соскальзывает, уходит дальше. В сторону новобрачных и еще дальше, в другой угол двора.
- Извини, Рома, - она освобождает руку до того, как он успевает крепко схватиться за нее, бросает взгляд на генерала, но на его лице, как и всегда, очень сложно прочитать что-либо, кроме равнодушного созерцания, - Простите…
Слова, обращенные сразу ко всем, и к нему лично? прежде чем девушка ввинчивается в толпу, подхватывая юбку, придерживая чуть не слетающий с ее плечей платок.
- Батюшка.

В ее мыслях он был совершенно другим. Огромный, статный, одной рукой поднимающий ее на плечо, громыхающий молотом по кузнечному камню, он заслонял собой пламенеющий горн. Он хмурил густые брови цвета спелой пшеницы и басом рассказывал хохочущим детишкам о страшных чудищах, обитающих в лесной чаще. О Каньоне, в котором живут кровожадные монстры, которых он и сам по молодости видел, «плавая» на скифах по темному «неморю», где он потерял правый глаз. И Аня, засыпая, представляла, как отец сражается с монстрами, побеждая их одной левой.

Сейчас его борода уже не цвета ржаного осеннего поля, но зимней поземки. Время и потери не пощадили его, и все же. Все же это все еще ее отец. Которого она не видела много-много лет. Которым она гордилась и хотела, чтобы он гордился и ей.
- Отец, - она замирает в паре шагов, не комкая в руках платок, улыбается, впервые, пожалуй, для нее, настолько искренне, насколько это возможно, и все же не смеет подойти ближе, - папа… я... Я вернулась.
«Не навсегда, всего на один день».
- Аня?
Она скорее чувствует, чем слышит страх и смятение в его голосе, и ее улыбка гаснет.
- Да, батюшка. Я… это я. Аня, - куда как более неуверенно повторяет она, замирая, когда мужчина, подслеповато щурясь, делает шаг, другой к ней, когда вытягивает руку, чтобы просто коснуться ее рыжих волос, пригладить растрепавшиеся локоны, выбившиеся из-под обруча из кос, а потом притягивает к себе, заключая в объятья, как и раньше, прячущие ее от всего мира.

- Они опять дразнятся. Говорят, я огневка. Называют Анчуткой. Что такое огневка?
- Они так говорят, потому что их нашли в поле, а тебя мы с матушкой из горна достали, - гладит он ее по волосам, а потом хлопает по макушке, заставляя пригнуть голову, - не слушай их, Искра.

- Вернулась, вернулась, наконец.
Аня не сразу понимает, что что-то не так. Что объятья отца слишком крепки. Что дыхания не хватает.
Ее движение продиктовано не страхом, скорее паникой. Она выкручивается из рук мужчины, отступает на шаг, глядя в его изможденное лицо, в единственный глаз, покрытый паутинкой кровеносных сосудов.
- Батюшка? Все хорошо? Я…
- Больше они не заберут тебя. Как сыновей, как Веселку забрали, - его голос срывается на странное бормотание, в котором Аня отчетливо слышит что-то про горн, и ведьму, и жар-птицу. Он вновь оседает на скамью, на которой (и как она не заметила?) сидел в совершенном одиночестве.
- Папа…
- Не слушай батюшку, Аня. Он не в себе после смерти мамы, - Слава оказывается слишком быстро рядом с ней. Словно дожидалась, словно знала. Она отводит Аню в сторону, подальше от отца.
- Ты ничего мне не писала о том, что с ним.
- Не хотела расстраивать, - сестра приобнимает ее покрепче, - да и что бы ты сделала?

«Попросила кого-нибудь из корпориалов», - чуть не срывается с губ Ани, она вновь оглядывается, смотря на отца, сгорбившегося на скамье, на Глеба, который что-то негромко втолковывает ему.
«Ну конечно, и корпориалы Второй Армии тут же сорвались бы, чтобы помочь кузнецу из захолустной деревеньки, просто по просьбе его дочери», - ехидно смеется голос здравого смысла, и девушка вздыхает, судорожно и сбивчиво.
- Не могли мы его оставить дома, - кажется, Слава извиняется, извиняется за то, что Аня увидела их отца в таком виде, - он чаще всего тихий. Просто увидел тебя, и…
«И я сама виновата, что спровоцировала, что подошла». 

- Прости, Славя, - она берет ее за руки, смотрит в карие глаза, пытаясь как можно более обнадеживающе улыбнуться ей, - я что-нибудь придумаю. Правда. Слово гриша. Мы вылечим батюшку. А пока, иди. Это же твой праздник. Тебя жених заждался.
- Только если ты сотрешь с лица это печальное выражение. Праздник же, веселись. Или тебе для этого нужен приказ? - улыбается невеста, и, легонько сжав ладони Ани, торопливо уходит, оставляя ее в одиночестве.

«Приказ. Кажется, и это мне не поможет по-настоящему расслабиться, - девушка оглядывается, всматриваясь в толпу, пытаясь найти там генерала, но тот словно испарился, видимо, найдя себе более интересное занятие, нежели сопровождение подчиненной, которая никак не может насладиться выделенным ей выходным, - хотя, быть может попросить Генерала, чтобы он и впрямь приказал».
Представив, как бы это выглядело со стороны, Аня тихонько рассмеялась и тут же вскрикнула, когда чьи-то руки сомкнулись на ее талии.

- И впрямь тонкая, не показалось, - голос рядом заставляет ее вздрогнуть, чуть не отпрыгнув в сторону от солдата, который, ощущение, что специально подкрался со спины, чтобы напугать, - Стоит тут одна и смеется. Как бы еще каких слухов не пошло, - выдыхает он ей на ухо, заставляя тут же покраснеть.
- Каких, например? – Аня пытается вывернуться из его рук, но он уверенно хватает ее за ладонь, сжимает, переплетая пальцы со своими.
- Ну, например, что ведьмы, которые тебя забрали из семьи, и разум у тебя украли, - хмыкает Роман, но, заметив выражение лица Ани, тут же виновато хмыкает, - да, дурная шутка, - он бросает едва заметный, короткий взгляд на кузнеца, сидящего на скамье в отдалении и,  прислушавшись к чему-то, неожиданно предлагает:
- Потанцуем, Анка? Только не говори, что не умеешь! – он сжимает ее ладонь, пресекая все попытки отказаться, утаскивая под сень амбара, из которого вовсю доносятся звуки рожка и гармони. 

- Но я и впрямь не…
Танцы – это не совсем то, чем она привыкла заниматься. Но тело неожиданно легко откликается на нетривиальную живую мелодию, разгоняя кровь по телу, и девушка замолкает, позволяя вести себя в танце. В этот миг Ане кажется, что она замечает оливковое пальто «с чужого плеча», чувствует знакомый взгляд черных глаз на себе, но все внимание вмиг смещается к подхватывающему ее за талию, «тонкую, как осинка», по его словам, парню, который приподнимает ее,  кружа в шумной толпе деревенских.
- Боишься, Анка? - он неожиданно оказывается так близко, что девушка отшатывается, но солдат вновь притягивает ее к себе, закружив в пируэте, от которого у нее мутится в голове, - Трусишка.

- Струсила?
Гусь недовольно выпячивает грудь, растопыривая крылья, шипит, вытягивая шею, силясь ухватить смуглую ручонку за пальцы, сжимающие хворостину.
- Пшел отсюда!
Девочка с замиранием сердца вжимается в дерево, и лишь когда ей командуют:
- Лезь наверх, - позволяет себе отвернуться от белого «табуна» шипящих монстров, подпрыгнуть и, схватившись за ближайшую ветку, подтянуться, цепляясь подолом за сучки, обдирая о жесткую кору руки, которые, впрочем, следом протягивает своему спасителю, помогая и ему сбежать от агрессивных птиц.
- Хватайся.
Они сидят на дереве до тех пор, пока мерзкие животные не устают их караулить.
- Слабачка, - фыркает мелкий, довольно подтрунивая над девчонкой, - а хвасталась-то…
Она лишь упрямо поджимает губы.
- Я справилась бы…  мне не нужна помощь.

Его дыхание обжигает ее щеку раз за разом, когда они сближаются в танце, меняя партнеров и возвращаясь друг к другу так быстро, что передышки не происходит.
Это вызывает не смущение, неприязнь. Он не должен вести себя так. Танец не оправдание. Детская дружба не оправдание.

Аня ловит себя на мысли, что хочет, чтобы генерал оказался рядом. Чтобы он, чтобы кто-нибудь спас ее.
Но зачем кому-то, а тем более Дарклингу ей помогать? Он же просто сопровождающий, и точно не нанимался вызволять свою подчиненную из неловкой ситуации.
Очередная смена круга, очередные крепкие объятья. От пестрых лент  и ярких огней вокруг немного кружится голова. Аню чуть ведет в сторону, отчего ее прижимают еще крепче.

- Не… - она машинально соскальзывает рукой с плеча партнера, неуверенно упирается ладошкой в грудь, поднимая взгляд на него, и удивленно округляет глаза, прошептав, - генерал?

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Руки пересекаются и сплетаются в такт. Пестрые тени вокруг, они тоже движутся в танце, но в глазах Ани нет никого, кроме мужчины перед ней. Мужчины, который никогда раньше не представал перед ней таким.

Никогда раньше она не видела подобного блеска в его глазах, или улыбки. Такой искренней и настоящей. Ей кажется, что перед ней совершенно другой человек. Тот, кто мог не приказывать, просто попросить. Тот, в кого, наверняка, она могла бы влюбиться, если бы подобные ей могли любить.
- Здесь я легко могу увести тебя у него, - смысл слов доходит не сразу. Да и что там, ее разум всегда был иного склада.

"Увести".
Но ведь она и так принадлежит ему. Генералу Второй Армии, в которой она будет служить до скончания века.
- Вам это и не нужно... - едва слышный шепот, взгляд из-под густых ресниц, не томный, скорее смущенный обстоятельствами, обескураженный снятой маской недосягаемого Генерала, что обнажила его человечность, и все же полный искренности.

"Я навсегда Ваш Инструмент, генерал", - рвется с ее губ, но он прерывает ее, прижимая к себе так крепко, что она чувствует напряжение в его мышцах, наклоняется близко-близко. Она чувствует дыхание на своей щеке. Дыхание, пахнущее медом и хмелем.
- Ты - жар-птица, - в его глазах вся темнота зимней ночи и блеск огней, что сверкают под потолком, в его глазах пустота черности, но Аня видит в них и ещё что-то. Слабо различимое и сложно уловимое, что заставляет ее сердце заходиться в бешеном ритме, а скулы розоветь от жара крови, прихлынувшей к лицу.

Жар-птица, символ Равки. Мифическая огненная душа их страны. Та, что несла за собой победу и процветание. Истинное пламя творения.
Жар-птица. Спутница Костяного Кузнеца.

- Вы слишком высокого мнения обо мне, - она улыбается, не отрывая от Дарклинга взгляда.
«Позвольте мне остаться в Ваших глазах тем, кем я являюсь на самом деле,  мой генерал».

И все же отрицать, что его слова греют ей сердце, Анна не может. Как и того, что ей приятны объятья мужчины, который кружит, почти убаюкивает ее в плавном танце на глазах десятка людей, которые и не подозревают, кем на деле является этот самый «поручик», что скрывается под маской «простого солдата Первой Армии». И этот факт, как ни странно, упрощает многое. Словно на столичном балу, где все прячут лица и намерения под масками, позволяя себе быть иными.

Его губы касаются ее пальцев, и девушка вспыхивает, заливаясь краской, словно бы губы генерала коснулись вовсе не ее руки. Она замирает, медленно, с опаской высвобождая свою ладонь из его руки и, опустив взгляд, уводит его в сторону, прижимая руку к груди и накрывая место поцелуя другой ладонью.
- Мне, мне нужно… - она отступает, оглядываясь, берет из чьих-то рук очередной протянутый бокал, делает глубокий глоток.

Терпкий, густой сладкий напиток заполняет ее горло, устремляясь раскаленным золотом вниз, по пищеводу. Где-то под солнечным сплетением мягко распространяется тепло, заполняя грудную клетку и Аня, сглотнув, устремляет свой взгляд в недопитый бокал, на дне которого плещется пахнущая хмелем и медом жидкость. Пахнущая, как дыхание генерала. 
- Мне нужно на воздух, - виновато бормочет она, отставляя бокал и, неожиданно ловко обогнув было подобравшегося к ней Романа, с его: «Может быть, еще потанцуем, Анка», - быстрым шагом покидает амбар, делая глубокий вдох сразу, как только оказывается вне помещения.

Ее ноги, они сами несут ее прочь, к заводи, с причала которой они по-малолетству прыгали, пугая лягушек и мелкую рыбешку. 
Осенний ветерок быстро приводит ее в чувство, взбивает легким порывом ее волосы, роняя на голову несколько ребристых листочков с дерева, под которым она замирает.
- Не пила ничего, крепче кваса.
Аня не смотрит на генерала, но чувствует его присутствие рядом, однако взгляд ее ласкает лишь поверхность воды, усеянную несколькими венками, плавно покачивающимися на волнах.

- Этот шум в голове, - она прижимается щекой к шершавой коре, продолжая смотреть куда-то вдаль, -  Мысли путаются. Так непривычно.
Девушка поворачивается, прижимаясь к стволу деревца, поднимает взгляд на Дарклинга, и в этот момент очередной порыв цепляет ветвями прядь ее волос и роняет ей на голову целую горсть рябины, заставив ее, негромко ойкнув, приняться выбирать веточки и алые ягодки из прически.
- Там в амбаре. Когда мы танцевали. У меня было странное ощущение, что…

Рядом раздается взрыв хохота, мимо проносится толпа ряженых, один из которых, нацепивший маску медведя, крутится вокруг молодых, не то защищая, не то дразнясь, рыча то на друзей жениха, то на подружек невесты, одна из которых, оторвавшись от толпы, громогласно заявляет, глядя с вызовом на молодого парня поодаль, который с улыбкой принимается снимать с себя верхнюю одежду.
- Давай, коль хвалился.  Достань мой венок!

Аня делает шаг, другой назад, заходит за дерево в момент, когда вся эта ватага проносится мимо, одновременно с этим умудряясь вывернуться не только от шумной толпы, но и из руки, протянутой в ее сторону генералом. Ей приятны его прикосновения, но то, как ее тело реагирует на них, это странное ощущение внутри. Оно не поддается никакому объяснению.

Мощный всплеск привлекает ее внимание. Мощный всплеск, гиканье и громкое стройное:
- А в лужках, лужках девки гуляли, э-ой, девки гуляли.
Девки гуляли, цветы собирали,
Цветы собирали да веночки вили,
Веночки вили, на воду пускали.
А кто мой венок достанет – того я буду!

- Если он найдет среди венков тот, что сплела именно она, - произносит Аня, скрадывая неловкость своего поведения легкой улыбкой, -  если выловит, то они будут парой. Может быть, только на эту ночь. А может быть до конца жизни.
Ее взгляд теплеет.
- Мне вот ни разу не довелось сплести хоть один, - внезапное откровение слетает с ее губ вместе с негромким смешком, когда еще один из парней, подстегнутый товарищами, принимается спешно раздеваться, чтобы нырнуть ради своей «суженой», - наверное, потому что венки не способны…
«Не способны убивать».

Анна замолкает, и, чуть склонив голову, добавляет, слегка неуклюже пытаясь вывести тему на менее печальный лад:
- Поговаривают в деревнях севернее, для того же кидают сапог в воду, - она искоса смотрит на генерала, которого, очевидно, эта забава привлекла, и, вновь почувствовав странное томление в груди, отворачивается, негромко продолжая, - наверное, их озера и пруды завалены потерянными ботинками.  А еще севернее предпочитают «волчьи свадьбы». Там нырять в ледяные ручьи не с руки, и они просто похищают невест в длинные зимние ночи.

- Порох на губах! Порох, порох на губах! – крики со стороны заводи заставляют Аню чуть прикусить нижнюю губу, глядя, как жених с невестой переглядываются, а потом довольно восклицают:
- Дорогу покажите, а мы следом пойдем.
В этот миг девушке становится неловко, и в секунду, когда несколько парней одновременно затягивают своих подруг в поцелуй, «проторяя дорогу молодым», Аня разворачивается, наконец, вновь позволяя себе прямо посмотреть на мужчину в кителе рядом с собой.

- Нужно возвращаться. Скоро начнется застолье. А потом и обряд. А после мы можем вернуться в лагерь.
И будто в ответ на ее слова откуда-то сверху, со стороны амбара раздается веселое и одновременно протяжное, похожее не то на молитву, не то на заклинание, которое подхватывает мелодичный хор молодых голосов за их спинами.
- Идёт Илия из кузницы,
Несёт Илия три молота,
Илия-кузнец, скуй нам венец!
Брачный оков, красив и нов…

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Ей частенько казалось, что этот мир – не совсем для нее. Что она не понимает законов его существования, и оттого стремится познать его как можно лучше. Погрузиться с головой в темноту невежества, где скрываются тайны мироздания, изучить их, рассмотреть, и, наконец, понять. Разобраться, что не так. Что не так с ней.

Балы и танцы. Одежда и украшения. Власть, сила, блистательное будущее. Все это интересовало Анну постольку-поскольку. Этому не было места в ее уме, как не было места постороннему хламу, отвлекающему внимание, в ее мастерской и на столе.
Оттого-то письмо сестры, нежелательный элемент хаоса в ее стройной системе, так сильно выбило ее из колеи. Оттого-то вдохновение, накрывшее ее ради изготовления пустой побрякушки, казалось ей чем-то преступным.

Оттого-то…
- У тебя был бы самый красивый осенний венок из всех. Я бы сразу его отыскал среди множества других.
"Что Вы такое говорите? Зачем?"

Аня боится посмотреть ему в глаза, потому что то, что видела до этого, то, что рискует увидеть сейчас. Это неправильно.
- А потом вернул бы тебе раньше всех остальных.

«Разве Вы не слышали меня? Разве не поняли сути этой забавы?», - она боязливо смотрит на генерала, когда он позволяет себе украсить ее волосы рябиной. Защитницей мира в крестьянском доме. Символом осени и семьи. Символом Солнца. Символом любви.
Девушка заглядывает в его глаза, будто заглядывает в его душу,  но то, что она видит, дарит не успокоение, но еще большее смятение ее сердца, что томится по чему-то, чему-то непривычному ее натуре.

«Он старше всех нас. Мы лишь мгновение в его жизни. Так отчего?»
Аня пытается прогнать это чувство, будто отвести беду от порога. Хватается мыслями и словами за что-то материальное, за что-то, что может предотвратить непоправимое.

-… мы можем вернуться в лагерь.
Никогда она не хотела так сильно вернуться. К привычной рабочей обстановке. К привычному обращению.

- Анечка, - и горизонт, покачнувшись, заваливается в миг, когда Анна, споткнувшись, замирает, оборачиваясь на этот зов. На обращение, которым ее никто и никогда не звал. Обращение, которое она могла ожидать от кого угодно, только не от генерала, который, ей кажется, что сам не свой.

Они все чувствовали притяжение к Дарклингу. Каждый гриш, что хоть раз встречался с ним глазами, каждый, кто имел честь обратить на себя его внимание. Все они тянулись к нему, пытаясь стать лучше, совершеннее, полезнее ему и Второй Армии.
Но он никогда не снисходил ни до кого.
До сего мига.

Сердце ухает вниз, прямо к самым пяткам. Колени подкашиваются от одной мысли о предстоящем, и Аня хватается за предплечья мужчины, ища в этом опору. Ища хоть что-то реальное, подтверждающее, что все это не наваждение.
- Мой генерал... - как кстати это "мой" в ее речи. Оно словно подбрасывает огней в топку, подпитывая нечто, нечто, прячущееся в самой глубине. Нечто, неведомое даже Ане.
"Твой, точно твой..." - оно довольно урчит, раздувая искры в призрачном горне, и девушка явственно чувствует, как где-то в области сердца ее внутренний свет разгорается так сильно, что грозится разрушить носителя.

"Нет, генерал принадлежит всем. Принадлежит каждому из гриша, принадлежит народу Равки", - вздымается чувство долга где-то глубоко извне, пытаясь погасить этот огонь.
"Он принадлежит себе. Лишь себе", - шепчет совесть, помогая утихомирить разбушевавшуюся стихию.
И все равно. Где-то там. В самой глубине. Будто строй незнакомых голосов. Будто нечто большее, нечто сильное, за гранью понимания: "Твой, точно твой".

- Мой.., - ее губы не успевают сложиться в слово, соприкасаясь с его. Так мягко и осторожно, чуть подрагивая, изучая, проверяя на прочность. Напряжённо, боязливо, сдерживая себя.
Ведь это неправильно. Неразумно.
И в то же время так невыносимо и, по-родному, близко.

И стук сердца затихает, как замирает все в момент перед грозой. Останавливается на миг, за который меж их телами проскакивает нечто, похожее на удар током, на секунду заставив ее губы онеметь, а саму Аню отпрянуть, сжимая отворот блузки, комкая ткань на груди, пытаясь задавить, погасить то нечто, что с ревом бьется в стены горна ее души, пытаясь вырваться наружу.
И от этого шума, она не слышит, как их окружает праздная толпа молодых, не видит пляшущих рядом ряженых, лишь сильнее отдаляющих их друг от друга.

- Не надо, пожалуйста, - она шепчет едва слышно, умоляет, глядя на генерала, видя только его образ перед собой, прежде чем ее подхватывают за руку подружки невесты и со смехом да пением уволакивают в стан девиц на выданье.
- Светел месяц зарей взаходит…
Он зарею взашел да вечернею.
Он считал, пересчитывал часты звездочки
Да одну звезду выбирал…

Анна успевает выхватить его фигуру еще раз уже потом, за столами. Прочитать выражение его лица, будто подчеркнутое тенями, выловить его темный, проникновенный взгляд, направленный на девушку, заставляющий ее сердце колотиться еще больше, а мысли путаться в попытках понять, что то было за наваждение и как быть теперь. Как вести себя с генералом, который, кажется, чересчур сильно заигрался в простого солдата? Принимать ли его слова всерьез?

Она ловит себя на том, что часто касается губ, которые хранят то самое странное чувство, прострелившее между ней и генералом в миг, когда он увлек ее в поцелуй. И, наверное, это подмечает одна из подружек невесты, что с усмешкой намекает, что недалече, в полях за старым колодцем есть укромное место, дабы уединиться с суженым и скрепить доброе начинание под луной.

Но Аня лишь, улыбаясь, качает головой, пытаясь выглядеть как можно более веселой и радостной, как можно лучше вписываться в атмосферу праздника, на котором, как и в жизни, она продолжает себя ощущать абсолютно лишней. Не такой, как все.

Ведь разве кто другой стал бы бороться с этими чувствами? Разве не воспользовался бы ситуацией? Разве они все не тянулись к генералу? Разве она не тянулась к нему?
И, наверняка, он в ответ протягивал руку подобным ей. Спускался на бренную землю со своего пьедестала, чтобы хоть немного побыть обычным человеком.
Разве не должны быть и ему свойственны человеческие желания?

Но для Ани он больше, чем человек.
«Позвольте мне остаться в Ваших глазах лишь тем, кем я являюсь на самом деле,  мой генерал».
Она устремляет взгляд в его сторону, но в этот миг толпа ряженых скрывает его от ее глаз.
- Не разливайся, черно Неморе,
Не затопляй серебряны леса!
В тех лесах ходит олень,
Ходит олень – золотые рога;

Ряженых, среди которых выделяются несколько, облаченных в наряд оленей со свечами в искусственных рогах.  Они приплясывают вокруг гостей, окружают стол жениха с невестой, давая проход служителю культа, да крестным, и Аню вновь подхватывают за руку, уволакивая в хоровод вокруг молодых, с которых снимают венки, надевая стальные обрядовые венцы.
- Ты смотри, своего не упусти, - хохочет девушка, сжимая ее руку покрепче, Аня лишь думает о том, что вот оно, конечный обряд, и можно будет, попрощавшись с, теперь уже мужем и женой, покинуть деревню. Вернуться в лагерь и заняться привычным делом. 

И с этими мыслями девушка пытается выловить в толпе хлопающих в ладоши гостей генерала, который, как ей думается, давно уже должен был пресытиться подобным весельем, встречаясь с ним глазами в миг, когда хоровод девиц распадается, а на ее голову неожиданно для всех, и для нее самой, приземляется венок.

Венок, который Аня не плела. Венок, который должен был, обязан был венчать волосы совершенно другой девушки. Той, кто действительно может связать себя узами, отличными от уз долга. И мысль о том, что она «украла» у кого-то, возможно, долгожданную судьбу, лишь подтверждает, что на этом празднике она лишняя.
Но, отчего-то, этого не видят гости. Не видит Генерал, который, кажется, лишь шире улыбается, хлопая вместе со всеми. Не видит невеста, что, расцеловав ее в обе щеки, поправляет украшение на ее голове.

- Кажется, ты следующая... как и положено младшенькой.
И Анне хочется сказать, что все это лишь обряды. Что таким, как она, не светит счастливой жизни в браке. Ведь они, как ни крути, военная сила, не имеющая права на отставку. Но с ее губ срываются совсем другие слова:
- Прости, Славя, мне уже пора.
- Постой, рано ещё, ты ведь поймала венок, а значит... – на лице сестры искреннее недоумение, но обиды в ее глазах Аня не видит.
- Нет, я и впрямь задержалась. Мне нужно...

Нужно найти генерала.
Нужно ли?

Перед глазами вновь встаёт это взгляд. Алчущий чего-то, затягивающий, гипнотизирующий. Это прикосновение, распаляющее что-то внутри, словно срывающее заслонку
"Жар-птица".
Сестра хочет сказать что-то еще, но ее отвлекают жених и новая семья, в которую она теперь вхожа, и Аня привычно успевает отойти в сторону, вывернуться лаской из очередного хоровода и по стеночке протиснуться в заднюю дверь, выбираясь под ночное небо.

«Не забивай голову всякой ерундой…»
- Кажется, у меня это плохо получается, Генерал, - она стягивает с головы венок, крутя его в руках. Рябина и колосья пшеницы. Барвинок и ромашка.
«В твоем венке были бы гроздья рябины…  и листья клена… и физалис… и желуди».
Аня улыбается, проводя пальцами по обручу, который, будто плавясь под ее рукой, обретает новые формы, становясь литой, не плетеной структурой.
- Клен, значит…

Ничто так не успокаивает, как творение в одиночестве. Нужно лишь найти подходящие материалы. Добавить их в венок и пустить его по воде. А потом найти генерала и отправиться в место, где можно будет забыться за привычной и любимой работой.

«Листья клена».
Желтые, как осеннее солнце.
«Физалис».
Нет, такой роскоши в их деревне отродясь не бывало.
«Желуди».
Мурлыча под нос мелодию из детства, Аня замирает под старым дубом, на который когда-то ее загнала стая гусей. Замирает, протягивая руку за гроздью охряных орешков, приподнимаясь на цыпочки.

«Я вернул бы тебе его раньше остальных», - ее пальцы вздрагивают, едва касаясь плода, который загорается изнутри тусклым светом, подсвечивая деревянистый овал золотом
Аня отдергивает ладонь. Отшатывается, утыкаясь в чью-то спину.

- Вот ты где. А я тебя потерял, - она слышит мужской голос, оборачивается, но видит вовсе не того, кого хотела и одновременно боялась увидеть.
- Рома? Что ты...
- Это наше место, помнишь? Тайное место, - он усмехается, не давая понять, взаправду ли его слова или очередная шутка.
- Не такое уж и тайное... вон свадьба, как на ладони.
Аня пытается отшагнуть назад, увеличить расстояние. Сделать хоть что-то, но крепкая рука вцепляется в ее запястье, поднимает ее руку со свадебным венком.

- Этот... Жаров, люб тебе, да? - аккуратно вынув цветочное кольцо из ее пальцев, Роман водружает его на голову Ани, и, поправив его, проводит кончиками пальцев, очерчивая контур ее лица, подцепляет прядь волос, накручивая ее на пальцы, - вы пара? он жених твой?

- Нет... - ее ответ срывается так быстро, что Аня и не успевает что-то сообразить, но повторяет вновь чуть осипшим голосом, - нет...
Генерал и она, нет, это полная глупость. Она чувствует, что краска вновь заливает ее лицо, и радуется, что в полумраке этого почти не видно.
- Хорошо, - он выдыхает с таким облегчением, будто сбрасывает невероятный груз с плеч, - значит, у меня ещё есть шанс.

Аня не успевает понять, в какой миг рука солдата оказывается на ее талии. В какую секунду его ладонь опускается на ее щеку, проводя большим пальцем по горящей от смущения коже.
- Я ведь обещал тебе... Помнишь, в детстве... что ты будешь моей и только моей невестой.
Серо-голубые глаза, они в сумерках кажутся чернее, чем обычно, и это заставляет девушку, вспомнить.

"Антрацитово-темные глаза, ладони, касающиеся ее лица, тяжелое дыхание, как после марафона, такое шумное, сбивчивое.
- Анечка..."

Ей кажется, что эти призрачные касания все ещё с ней. Фантомное послевкусие столь желанной близости, оскверняемое ныне чужими руками, чужим дыханием, лишь едва обжегшим ее губы в миг, когда Аня, уперевшись обеими руками в грудь Романа, отталкивает его.
- Нет.

Он отшатывается назад, делает пару шагов, наклоняя голову подобно разъяренному волу. Его губы подрагивают, кривясь.
- Что, недостаточно хорош? Или не привыкла к простым солдатам?
- Нет. Просто... - она недоуменно поднимает глаза, непонимающе вглядываясь в парня, - Ч-что?

Ей хочется уйти. Затеряться в ночи, как и раньше, а лучше вернуться в лагерь. Вся эта, весь этот маскарад слишком затянулся.
Но для этого нужно найти Генерала, и...
Аня проводит пальцами по щеке, словно стирая прикосновение.

Ошеломление и обида на его лице. Они проступают всего на мгновение, а после его губы растягивает улыбка. Улыбка, до боли знакомая Ане с детства:
- Не будь недотрогой, Анка. Уж я-то тебя знаю. Да и вся армия в курсе, что девки из гришей самые горячие до мужской ласки. Потому что в столице их именно к этому и готовят. Развлекать богатых офицеров да дворян, - хмыкает он, - и что с того, что и я хотел развлечься с одной. Как будто твой лейтенант иного мнения. Но, видать столичное вино, да Крибирская брага тебе вкуснее родного меда.

Он сально подмигивает кому-то позади нее и Аня, развернувшись на каблуках, видит Дарклинга.
Как долго он там стоял? Что слышал? Что видел? Она чувствует, как ее сердце замирает и, нервно вдохнув, прижимает кулачок к груди, желая не просто пропасть, раствориться, желая, чтобы сами тени поглотили ее. И, видимо, оттого-то Роману кажется, что его слова попали в цель.
- Согласись, поручик, кому б в Первой Армии не хотелось забраться под юбку к такой-то крале?
Парень разводит руками, все так же неприятно скалясь.
- Да только все равно вся эта стать, вся твоя красота, Анчутка, это всего лишь ведьмина иллюзия. За которой прячется все та же дьявольская погань. Знаешь, поручик, а у нее ведь и хвост бесовский под полой есть. Будет за что ухватиться...

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Боткин поговаривал в минуты откровений, что только в бою можно увидеть истинную суть воина. Что сражение раскрывает гриша, как никого другого. Оттого-то фабрикаторы учились у него постольку-поскольку. Субстанциалы не воины, так, поддержка.
Но та, что создавала оружие, была иного мнения. Нельзя выковать клинок, не умея должным образом держать его в руках. Нельзя собрать винтовку, не имея способности ей владеть.

Нельзя увидеть истинную суть военного искусства, не приобщившись к нему.
Только в бою.
«Я бы хотела посмотреть на Вас в бою, генерал».
В руках гришей мысль материальна, а сглаз реален.

«Генерал», - она не может воззвать к нему по званию. Даже в подобной ситуации.
Неважно, насколько она критическая, никому не нужно знать.
Она не может вклиниться меж сцепившимися мужчинами, рвение которых лишь подбадривают собравшиеся парни и девушки. Ведь какая свадьба без потасовки, драка такой же ритуал на свадьбе, как и ряженые, головы которых мелькают в толпе.

И Аня прижимается к телеге, закрывает рот ладонью, подавляя вскрик, когда кулак Романа вонзается в лицо генерала, отбрасывая его назад лишь на миг, прежде чем Дарклинг отвечает ему. Еще раз, и еще.
— Ты не заслуживаешь и волоска её с головы.
Девушка прижимает пальцы к губам, чувствуя, как колотит ее не от страха, но от напряжения. От осознания своей глупости. От лицемерности ее поступков.

Ведь она и сама могла прекрасно ответить обидчику.
Ее не требовалось защищать.
И уж точно не должно было ее защищать Генералу Второй Армии.
Не должно ему ввязываться в свару из-за пары слов, брошенных в сердцах да по пьяни.

— Ты недостоин её…
- Хватит, - ее голос, едва слышный, срывается на сип в миг, когда она видит лицо Дарклинга, искаженное гневом. Настоящим гневом, который заставляет ее похолодеть от ужаса, - хватит, - мольба вырывается испуганным всхлипом в миг, когда Рома падает к ее ногам, чуть ли не утыкаясь носом в носки ее сапог.
«Прекратите», - шум вокруг. Взгляды, от которых не укрыться.

- Извинись перед Анной…
Кулак вновь стесывает кожу с губ солдата, заставляя поперхнуться очередной тирадой.
Кровь, она брызжет едва заметными каплями ей под ноги, впитываясь в серую землю будто зеркаля темными точками звёзды, зажигающиеся на небе.
И в этот миг ей кажется, что ночь, и так довольно темная, становится еще темнее.
— Она всё ещё ждёт твоих извинений.

Аня закрывает глаза.
- Не надо, - складываются ее губы в беззвучную просьбу, но разве она может. Разве смеет перечить генералу?
- Саша, - это имя вырывается чуть слышно, просачивается меж губ чем-то запретным.
Она не знает, откликнется ли он на "выдуманное имя", не знает, сможет ли достучаться, но кулак, который вновь встретиться с разбитым лицом Романа, замирает, а потом Аня лишь слышит  треск рвущейся ткани, лоскут которой летит к ее ногам.

- Хватит, успокойтесь!
Толпа не слишком довольно гудит, то ли требуя продолжения, то ли осуждая вмешательство извне.
И девушка лишь шумно выдыхает, не зная, куда деть руки. Не зная, куда деть глаза. Не зная, куда скрыться от этих взглядов, от перешептываний.
- Аня, извини его. Он... Да ты помнишь, какой он...
- Ничего.

Так странно. Отчего-то провалиться сквозь землю хочется именно ей. Исчезнуть и никогда не появляться здесь.
- Ты в порядке? - этот голос, знакомый и не знакомый одновременно, полный искреннего участия. Он делает только хуже.
Анна с трудом поднимает глаза. Заставляет себя посмотреть на генерала, чувствуя, как дрожат ее губы при виде ссадин на его лице, при виде грязи, которые пятнают его одежду.
В порядке ли она? Как будто это ей разбили лицо. Как будто это ее кровь сейчас впитывается в землю.

- Да...- тихо шепчет она, проглатывая привычное обращение.
"Ложь. Не все в порядке. Ничего не в порядке. С тех самых пор, как мы решились на эту авантюру".
- Все хорошо, Саша, - она пытается хоть как-то сгладить неловкость. Пытается "играть", но ее слабая и до того улыбка меркнет окончательно, когда она видит, как меняется выражение лица генерала.

- Гость невесты победил, значит,  со стороны невесты и ждать следующей свадьбы, - ухмыляются гости, не стесняясь поглядывать на цветы в волосах Ани.
А девушка лишь чувствует, как дрожат ее руки, которыми она цепляется за телегу, как колотится ее сердце не то от страха, не то от этой нежданной близости мужчиной, который предстал для нее в совершенно другом свете.
Это ли ей было нужно? Такое ли она хотела увидеть, когда мечтала посмотреть на Генерала с иной стороны? Поможет ли это понять его?

- Мы... Я пойду, пожалуй, - наконец, позволяет она произнести, когда все расходятся, - заполночь уже, мне нужно возвращаться.
Она печально улыбается Славе, которая, наверное, и хотела бы, чтобы она осталась, да зачем? Зачем им «Анчутка» на празднике?
- Я напишу тебе еще, - сестра обещает, и Аня позволяет себе улыбнуться. По-доброму мягко, но за улыбкой той лишь одно:
«Нет, Славя. Не напишешь. У тебя теперь другая жизнь. Другая семья».

- Позаботься о Батюшке, - произносит она в ответ, обнимая невесту.
- Заботься о сестрице, - напутствует она ее мужа, хорошего и достойного человека. И Аня надеется, что и Роман когда-нибудь вырастет таким.  Она хочет сказать что-то, что-то теплое другу, но тот лишь кривит губы, да злобно зыркает на ее заступника, прежде чем отвернуться.
Гости медленно расходятся, возвращаясь к своим делам, да к застолью, и растревоженная ночь возвращает привычную тишину.

Аня медленно стягивает венок невесты со своей головы, мнет его в руках, поглядывая на огни продолжающей кутить деревни и, сделав шаг к Дарклингу, медленно и бережно берет его под руку, уводя в ночь.
- Пойдемте.
Мимо знакомого ей яблоневого дерева, мимо милующихся парочек, скрывающихся в тенях, которым совершенно не до них. Мимо заводи, в которой ещё покачиваются пара венков для тех, кому не досталось пары, куда она, подойдя к самому краю причала, и опускает нежданно пойманный трофей.
- Игра затянулась, мой Генерал, - ее шепот сквозит лишь усталостью и неожиданной грустью, а после Аня лишь усмехается, - только не спешите прыгать за ним. Это все равно не моя судьба. И уж точно не Ваша.
"Это лишь игра. Всего лишь маска".

Она поднимается, поправляя одежду, которая кажется ей абсолютно чужой, будто краденой, пристально смотрит на мужчину перед собой и, улыбнувшись шире и, быть может, куда как менее горько, уточняет:
- Прототип, генерал. Где Вы его оставили? Прокутить модифицированную винтовку Гришей было бы настоящим фиаско и с Вашей и с моей стороны.
И разгладившееся выражение его лица, да легкая улыбка  и привычный для «ее Генерала» тон ответа, заставляет узел, скрутивший ее внутренности, наконец, ослабить свою колючую хватку.

Ночь вступает в свои права, скрывая в черных рукавах дурные помыслы и невысказанные желания. Она дает передышку перед рассветом, позволяет спрятать то, что хочется спрятать. Оставить позади то, о чем не хочется думать и сожалеть. Остудить сердце и дать отдых душе.
И, быть может, дело в ночном воздухе. Или же причина в той легкости, которую она обретает, покидая деревню, но  Аня позволяет себе вспомнить:
- А вот и старый колодец, - Аня смотрит на бревенчатое строение, которое служило не одному поколению деревенских семей. Строение на самом краю деревни, граница, переступи которую, и все будет, как прежде - как там говорила Лара? Потаенное место, чтобы скрепить доброе начинание с суженым под луной. Не такое уж и укромное, как я погляжу.

Вода под ночным небом, черна, как деготь, но Анна знает, что чище ее, пожалуй, ни в одной деревеньке нет. И потому зачерпывает воду из ведра, дабы напиться, да смочить платок, припрятанный в рукаве, чтобы, попросив Дарклинга наклониться, осторожно отереть ссадины, полученные им в потасовке.
- Не нужно было этого, генерал, - произносит она с улыбкой, утирая кровь и грязь с его кожи, промакивая синяки и царапины, - Слова лишь камни, бросаемые в воду. Потревожат, взволнуют, да прекратят. Да и не пристало Вам подобное. Но… я рада, что увидела Вас и таким.

Ткань замирает у уголка его губы, пока Аня тонет в его взгляде, снова таком привычно спокойном. Непостижимо глубоком, бездонном, как колодец времени, в который падают его года, оставляя Дарклинга таким же, как и десяток лет назад. Уверенном, как и положено Генералу, которому больше не надо притворяться простым «отказником». 

Аня складывает платок, убирая его в кармашек, пряча вместе с воспоминаниями о поцелуе, обжегшем губы, о стуке сердца, такого живого и настоящего, о пламени и странных чувствах, которые затопили ее изнутри. Она подставляет лицо лунному свету, как подставляла его солнцу, наполняет грудь воздухом, полным запахов травы и леса, и в этот миг ей кажется, что нет ничего прекраснее этого мгновения.
[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Тишина – ценный ресурс, который люди растрачивают, заполняя неловкими беседами и ничего не значащими словами.
Молчание – дар, который доступен немногим.

Ночь – время тишины. Время молчания, наполненного смыслом, для раскрытия которого не нужны никакие звуки. Время созидания. Скрепления уз меж материальным и магическим миром. Скрепления уз между людьми.

Их путь в ночи. Под звездами и молодой луной. По тропе в полях, отдыхающих от сентябрьской жнивы. Меж забытых стогов, в которых, по поверьям, прятались неупокоенные души. В лесной чащобе, сплетающей ветви над их головами.
Она запоминает все. Каждый момент. Каждый удар сердца. Перепелку, серой тенью взлетевшую во тьме из-под их ног. Стрекот и пение ночных насекомых и шорохи ночных гадов, выходящих на охоту.

А после беспокойные огни фонарей и недовольные и настороженные взгляды, разрушающие волшебство ночи. И голос Генерала, настоящий и родной, наполненный силой и властью. Привычный для нее и для всех, и звучащий иначе в свете событий этого дня.
-  …всем разойтись. Завтра утром испытания продолжатся в штатном режиме.
Аня ловит себя на мысли, что бОльшим удовольствием осталась бы там, в лесу, исправляя огрехи разработки, на охоте, которой не случилось. Которая была лишь предлогом, прикрытием, которое, впрочем, не удалось.

Она кивает Дарклингу на прощание, принимает из его рук винтовку и, бросив короткий взгляд на его охрану, на Ивана, что, как ей кажется, смотрит на нее чуть более пристально и злобно, чем раньше, удаляется в сторону лагеря, чувствуя спиной лишь Давида, который отделившись от толпы, молчаливо берется сопроводить ее.
Он заговаривает в тот миг, когда плотная ткань палатки прячет их от чужих глаз и ушей.
- Незапланированные испытания? – его голос обозначает вопрос, но звучит так равнодушно, что растворяется в рабочей атмосфере, которой Аня не может надышаться, попав в родной мир изобретений и механизмов.

Девушка кивает, располагая винтовку на верстаке.
- Угу.
Давиду не нужны объяснения. И за это Анна ему благодарна. Он просто безразлично пожимает плечами, уведомив: «Могли бы предупредить», - и, бросив короткий взгляд на девушку, что, стягивая на ходу жилетку и расстегивая пояс, направляется к ширме, через которую переброшен ее привычный кафтан, подходит к верстаку, рассматривая прототип.

Бесстрастная отстраненность. Аня любит за нее Давида. Наверное, он понимает ее лучше всех, но другом, увы, не является.
У Инструментов не может быть друзей.
- Не похоже, что из нее стреляли, - комментарий звучит глухим укором, но Анна пропускает посыл мимо ушей, натягивая «рабочую униформу», заплетая распущенные волосы в косу.
- Я думал над облегченным сплавом.
- Есть идеи?
- Есть, но нужно кое-что проверить.

Аня улыбаясь, выглядывает из-за ширмы, отмечая, что прочник даже не двигается с места. Все еще смотрит на винтовку, изучая ее с таким вниманием, которое, наверное, она не получит даже от Генерала.  С любопытством изобретателя и в то же время с некоторой неприязнью. Давиду не нравятся военные разработки, и девушка это знает.
- Я зайду к тебе в мастерскую, - обещает она, подходя поближе и принимаясь с профессионализмом военного стрелковой дивизии разбирать винтовку на составные части.

Он не отвечает. Смотрит куда-то в сторону.
- Оставь нас. - этот голос. Он заставляет ее замереть.
"Я запомнил".
- Иван, - недоумевающий взгляд сменяется испуганным удивлением в секунду, за которую корпориал сокращает расстояние между входом и верстаком, останавливаясь перед девушкой.
Он просто смотрит ей в глаза. Внимательно, выискивая что-то важное для себя. Ждет, пока прочник покинет палатку. Дожидается, пока его шаги затеряются в ночной тишине, а после коротко и быстро замахивается.

Удар.
Резкий даже для подготовленного человека, он опрокидывает ее на пол, заставляя сплевывать кровь из рассеченной губы.
- Может быть, теперь ты расскажешь, что произошло, и где вправду ты ошивалась с суверенным?
- Мы… заблудились…
Шум в голове не позволяет осознавать себя в пространстве, и все же одна мысль испуганным ребенком бьётся где-то в алой пелене боли и страха: "Он ударил меня! Ударил! Он рядом!"
Осознание этого вызывает лишь одно желание, бежать, но девушка лишь сжимает кулаки, облизывая разбитую губу.

«Вот и «воздаяние» за ссадины Генерала. За то, что ты не смогла сама постоять за себя», - глухой и равнодушный голос совести пресекает всякое воспротивление насилию над собой.
- Мы испытывали винтовку, - она умеет владеть голосом, когда это нужно. Умеет лгать. А единственный человек, кому она это сделать не может, находится не здесь, - Как и сказал Генерал.
Иван нависает над ней угрожающей тенью, наверняка, пытаясь заглянуть в глаза, отметить изменения ее лица, и Аня ему это позволяет. Поднимает голову, цепляясь за полевой верстак, пытается встать, встречается взглядом. Достаточно смело для той, у кого внутри все сжимается от ужаса перед личным сердцебитом Генерала.

- Суверенный может говорить все, что ему вздумается, - его глаза черны от гнева, а слова подобны камням, которыми забивали «Святых» в глухих деревнях, - я хочу знать правду.
- Я не могу перечить слову Генерала, - Аня пытается улыбнуться, отшутиться, но дерзость «вознаграждается» очередной пощечиной, от которой ее ведет в сторону, чуть не опрокидывая на верстак, и резкой болью у корней волос.

Девушка вскрикивает, когда ее не поднимают, вздергивают, наматывая едва только переплетенную косу на руку.
- Ты слишком много себе позволяешь, Прочник, - корпориал держит ее за волосы, тянет, заставляя стоять на подламывающихся ногах, а после привычным жестом хватает за подбородок, приближая лицо к своему, заглядывая в глаза глубже, проникновеннее, - знай свое место.
И то, что Аня видит в этом буром взгляде, заставляет ее лишь кивнуть, проглотив любые аргументы.

- Хорошо, - Иван удовлетворенно скалится, вызывая очередной приступ дрожи, прошибающий ее от макушки до колен, и разжимает пальцы, лишая всякой опоры, заставляя вновь осесть на утоптаный пол, глотая слезы и чувствуя кровь на губах и жар на лице, сменяющийся тупой болью.

Но отчего-то ему и этого мало. Аня чувствует его взгляд. Задумчивый, внимательный, будто выполняющий некие расчеты. Сжавшись на земле, она пытается утереть губы, стереть слезы, брызнувшие с глаз, но кажется, лишь размазывает их по лицу.
- Вставай, - приказ вызывает скорее ступор, но ее хватают за предплечье, тянут вверх, ставят на ноги, разворачивая к себе лицом, жёсткие пальцы неожиданно аккуратно отводят волосы от лица, убирая их за уши, подушечка большого пальца жестко проводит по губам, чуть оттягивая нижнюю, собирая с нее кровь, - приведи себя в порядок. А потом сходим до Федора. Он займётся твоим лицом.

Это даже не похоже на извинение за "агрессию", нет. Будто все так и должно быть.
Он,  конечно, дожидается, не спускает с нее глаз, когда она поправляет одежду, переплетает волосы, стараясь дышать ровнее и не всхлипывать, а потом молча идёт следом. Конвоирует. Словно хочет убедиться, что Анна не будет никому жаловаться. Но разве она смеет? Смеет тревожить генерала по столь незначительным пустякам.
Возможно, она даже заслужила.
Единственное что занимает ее голову, это мысль, чтоб более никто не видел ее такой. Федор никому не скажет. Давид не скажет никому. А вот девицам из эфиреалов будет что обсудить, если она попадется им на глаза.
Аня не любит новых сплетен. В них правды чуть, а злобы и зависти – полная чарка.

- Заходи, - Иван сам откидывает полог, вталкивая ее в медицинский шатер, и силы окончательно покидают ее, ведь она видит. Пусть краем взгляда, который она мигом устремляет в пол.
Тень. Черная и размытая. Знакомые носки черных сапог. И голос, в котором едва слышны нотки потрясения:
- Анна.
Она смутно понимает, что происходит дальше. Лишь руки Федора на своем лице и успокаивающий шепот, и вопросы, на которые она бормочет лишь: все хорошо, это случайность. Больше не повторится.
Вот только не повторится ли?
Ведь то, что она видела в глазах Ивана сложно расценить иначе, как голод. Голод, который ему так и не довелось утолить.

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Ос Альта встречает их непогодой, ледяной моросью, пригнанной с Цибеи, и обещанием скорых заморозков, вызывающих лишь облегчение и желание поскорее укрыться во дворце.

Их путешествие от полигона. Проходящее в тишине, оно вызывало множество мыслей. Кажется, каждый из гришей, попавший под горячую руку Генерала, вынес из его речей что-то свое. Что-то для себя.
«Я презираю тех, кто слишком много на себя берет…»

Анна помнит косой взгляд Ивана в этот момент, всего на миг обжегший ее, пытающуюся спрятаться за тощей фигурой Давида, который, в отличие от многих, воспринимает это собрание, как нечто, совершенно его не касающееся.
«Ты слишком много берешь на себя, Прочник». Эти слова будто ножом высекаются у нее на костях, подкрепленные упреком Генерала.

И червячок, точащий ее душу, втайне с этим согласен.  Слишком много чести для одного гриша. Ведь она в курсе, почему их собрали тогда. Чья оплошность тому виной.

Оттого-то она молит провидение больше не сталкивать ее с Генералом. Хотя бы в ближайшее время. Не бросать тень на его образ. Не создавать проблем. Быть полезной, но не более. Быть… Инструментом.
Оттого-то испытывает противоречивые чувства по возвращении, разрываясь между желанием скрыться в мастерской и быть всеми забытой и отчетливой тоской по неожиданным ночным визитам в ее святая-святых.

И дни идут своим чередом, сменяясь бессонными ночами и новыми и новыми идеями, часть из которых отправляется в стол, другая же остается на верстаке в ожидании воплощения.

Мир не рухнул, и время не изменило ход,  секунда за секундой истирая из памяти неловкие и неудобные воспоминания о пережитом на полигоне. Жизнь обретает привычные оттенки, припорошив краски бытия производственной пылью, оставляя разве что тоненькие стрелки надежды, подобные лучам солнца.

Мир не стоит на месте, но вектор грядущих изменений сейчас сияет куда как более ярко. Подобно солнцу, что ныне тускло сияет из-за свинцовых туч.

Подобно Заклинательнице, что пытается обжиться в Малом Дворце, окруженная если не заботой, то очевидным вниманием.
Вниманием со стороны сочувствующих, вниманием со стороны завистников. Вниманием от всех и каждого. И таким спектром эмоций, облачающих ее существование, что Анна на ее месте, наверняка, не выдержала подобного давления.

Заклинательница Солнца. Алина Старкова. К ее личности частенько скатываются разговоры многих. И Аня не исключение.
Особенно в те дни, когда в ее мастерской оказывается та, кто стала довольно близка с главной надеждой всея Равки.

- Какая она, Женя? – подруга редко посещает ее в мастерской.  У Королевской Портной достаточно обязанностей, чтобы удалить из списка дел прогулки по мастерским прочников, но она все равно заглядывает к ней. Пусть и «по дороге», «между делом». Но это всегда поднимает настроение.
Это позволяет думать о том, что у» Инструмента» есть друзья.

- Добрая. Но упрямая. Упрямая, замкнутая, себе на уме. Но хорошая.
- Как и положено быть нежданной спасительнице, - Аня опускает голову, улыбаясь чем-то своему, - слышала, Давид создаёт ей оружие.
- Да, но, думаю, когда она будет готова, Дарклинг, наверняка, направит ее к тебе, - успокаивает ее рыжая, но в ее голосе она чувствует гордость. Гордость не за нее и ее талант, за Давида. Того, ради кого она на самом деле оказывается в этом крыле.

Прекрасная Евгения и скромный парень из мастерской. Анна бы сказала ей что-нибудь ободряющее, вроде: "Прочники тоже могут чувствовать. Поверь мне, Женя", но тактично молчит. Это не ее дело.
"Прочники тоже могут чувствовать".

- Я слышала, тебе досталось от Ивана.
"А вот это уже не касается тебя".

В Малом Дворце достаточно темных углов и потайных закутков, чтобы можно было поговорить с глазу на глаз, без свидетелей.
И Аня, зная, зная взрывной характер Ивана, считает, что держал себя в руках достаточно долго. Придерживался слова Генерала ли, или выжидал, высматривал ее, подобно дичи, прежде чем улучить момент, поймать за руку и увлечь за собой в один из сумеречных карманов, но этот миг был ожидаемым, и практически предсказуемым. И все же она не может удержать вскрика, который корпориал глушит ладонью, не спеша отнимать ее от ее губ.

- Значит, у тебя все же есть голос, - он возвышается над ней, давит не авторитетом, скорее массой, пряча в тени, пряча от всех, - думал, ты не осмелишься.
В его голосе нет раздражения, и это настораживает.

Анна шумно выдыхает через нос и, ухватившись за его руку, все-таки отодвигает ее от своего лица.
- Я ничего не сказала, - возражает она, глядя не ему в глаза, ниже, в ямочку меж ключицами, что зияет в разрезе расстегнутого кафтана.

Его улыбка, девушка чувствует ее в его голосе. Неожиданно довольном. Тревожаще спокойном.
- Непротивление злу, - он усмехается, проводя костяшками пальцев близко от ее щеки, лишь обозначая прикосновение, но не трогая, - Апрат, был бы в восторге от подобных тебе, Анна, - ее имя из его уст звучит как-то неправильно, - Но ты, мне думается, все же из иного теста, так?

- Церковь больше помеха Малой Науке, Иван, - Аня позволяет себе вскинуть голову, встретиться взглядами.
Алые блики в глазах цвета запекшейся крови. Они на миг завораживают ее. Прочница моргает раз, другой, сбрасывая наваждение. Поводит плечом, стряхивая неприятные ощущения, ежится от холодка, бегущего по ее спине.

Иван пугает ее. Но… ей, несмотря на его агрессию, на то, что он сделал, на отношение к ней и ко всем, кто смел приближаться к Главе Второй Армии понятны и его мотивы. Он переживает за Генерала. Как и она.
Дарклинг заботится о всех гришах, но кто позаботится о Дарклинге?

Это она видит в действиях Ивана. И потому не держит на него зла.
- Мы похожи с тобой, - она пытается мягко улыбнуться, сгладить их недопонимание. - Мы оба... Инструменты в руках генерала, важные и отобранные им лично. Мы должны приносить пользу, - негромкий шепот должен бы звучать интимно в подобной обстановке, однако он лишь разгоняет атмосферу своей искренней горячностью, - а не мешать ему. Его планы, его желания в приоритете.

- Желания, - корпориал будто пробует это слово на вкус и с улыбкой, наконец, отстраняется, - Да, слово суверенного важнее всего. Важнее нас самих.
И странно, но эти слова приносят ей неожиданное облегчение. Словно именно это. Только слово Генерала защищает ее от Ивана. 

- Просто недопонимание.

- Не поделили Генерала, - рыжая красавица позволяет себе грустную усмешку, - все борются за его внимание, не подозревая, что оно несёт за собой.
- Не возводи напраслину, - Анна выпрямляется, скручивая чертежи в общий рулон и помещая их в чехол из плотной кожи, - да, был выбор, который он сделал за нас. Потому что знал, как лучше. Потому что был старше, опытнее и имел цель, которой не было у нас. Но есть и тот выбор, что мы сделали сами. И поверь, не так уж и мало гришей имеют свои мотивы.

Женя присаживается, нет, вспархивает на верстак, подобрав белые одеяния, которые, странно, даже после посещения мастерских, остаются идеально чистыми, и Анна едва успевает отодвинуть чертежи в сторону, недовольно поджав губы от такого пируэта. Портная всегда позволяла себе чуть больше, чем кто-либо из посещавших ее мастерскую
- А каковы твои мотивы, Анна? - ее голос сочится мёдом, но субстанциалка прекрасно слышит в нем нечто иное. Заботу ли? Или страх? - Инструмент Генерала. Так, кажется, ты себя называешь? Бездушная вещь?

- Женя, - девушка качает головой, - не знай я тебя, подумала, что ты шпионишь. Но мне ничего не нужно. Генерал и так даёт мне достаточно, чтобы желать чего-то большего.
- А как же мечты?

Аня медлит, устремляя взгляд куда-то поверх медных волос Портной Королевы. Смотрит на игру теней, пляшущих близ входа в ее мастерскую. Улыбается едва заметно.
- Если их озвучивать, Женя, они вряд ли сбудутся.

Каковы мечты Прочников? Все те же. Заниматься любимым делом. Вливать силы творения в безжизненную материю, придавая ей желаемую форму. Разжигать искру в горниле своей души. Воплощать нереальное в реальность.

Каковы грезы Резца Великого Искусства? Все те же. Найти ту заветную нить. Точку отсчета, что позволит Малой Науке обратиться в нечто более совершенное.

О чем может желать Инструмент Теневого Полководца? Лишь о том, чтобы быть согретым теплом его рук, быть частью, маленьким винтиком в отлаженном механизме его существования. Работать на благо и во имя высшей цели.

Он приходит реже, но все так же по ночам. И все же Анна видит, что круги под глазами Генерала разглаживаются. Что он улыбается чаще и чаще бывает в хорошем настроении.
И это совершенно не удивляет ее.

Говорят, Заклинательница Солнца делает успехи.
Все говорят о ней. Не так часто, как в первые дни, но все же.
А он. В его голосе все равно звучит нечто, вроде разочарования.

Дело продвигается не так быстро, как желалось бы?
Девочка все еще упрямится?

- Это неудивительно, - Ане не нужно смотреть на мужчину, чтобы понимать, новоявленная гриша ему понравилась, - вы вырвали ее из привычной среды. Заставили отказаться от прошлого и куете из нее нечто новое. Нечто особенное. Но...

Ее пальцы скользят по чертежам, обводят контуры новых машин, успокаивая, придавая уверенность.
- ... Она не ребенок, какими были мы когда-то. Вы выбрали путь для нас, но она. Ее путь.  Ее личность. Практически завершенная, она не принимает новое в себе. Эта глина уже затвердела. И суть гриша. Она воспринимается ей, как маска. Как тогда... Когда мы...
"Как тогда, когда мы с Вами были на свадьбе".

- Но это не игра, - Анна разворачивается, впиваясь пальцами в край стола, - не в ее случае. Не в случае, когда от ее дара. От ее таланта зависит многое.
Она поднимает взгляд на Генерала:
- Как Вы собираетесь доказать ей, что она такая и есть? Особенная, - ее голос на секунду сипнет, - ей нельзя врать, мой генерал. Она слишком важна. Особенно для Вас.

"Для Вашей цели. Для Ваших желаний. Для Вас самих"
- Свет и Тьма, - Аня прикрывает глаза, мечтательно улыбаясь, - нет ничего прекраснее, чем найти того, кто дополняет твою суть, уравновешивает силу. Надеюсь, я буду свидетелем того мига, когда они сольются воедино.
Быть может, тогда она найдет ту самую точку отсчета, которой жаждет ее душа?

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Гриш не должен переходить границы своих возможностей. Не должен вмешиваться в законы мироздания, ибо цена этого может быть высока.
Такими были постулаты Малой Науки. Об этом говорили святые писания, с которыми ученики знакомились столь же плотно, что и с учебниками и трактатами учителей-гришей.

Ведь, шагнув на грань, можно погрузиться в Скверну. Как прежний Дарклинг. Как Черный Еретик.
Тот, чью ошибку так желает исправить Генерал.

«Ты не пойдешь в каньон».
Не достойна. Недостаточно хороша. Бесполезна там, и необходима здесь. В четырех стенах мастерской.
Инструмент, не предназначенный для работы в поле.
Ее задевает это. Возможно, не так сильно, ведь она принимает любое решение Дарклинга. Но все равно.
«Недостаточно сильна. Не хороша. Недостойна увидеть то, как он меняет этот мир».
И все же.

Он знает, как отвлечь. Метод кнута и пряника, идеальный в своем исполнении. Но Аня, даже сознавая это, не может злиться на Генерала. Ведь Дарклингу позволено все. 

И, увы, она не может сдержать удивления. Удивления и восторга, что заставляет ее глаза ошеломленно округлиться, а руки, тянущиеся к лицу, чтобы стянуть с него очки, задрожать. Не в страхе, в предвкушении. Пожалуй, только присутствие Генерала не позволяет ей ухватиться за старинные манускрипты, отвернуться и забыть обо всем и всех, углубившись в чтение.

- Это. Это же. Они действительно настоящие? – ее пальцы, наконец, касаются истрепанных краев, и Аня прижимает книги к груди, не веря, что в ее руки может попасть нечто ценное.

Илья подошел очень близко к той самой грани, которая отделяла Малую Науку от Скверны. Балансировал, как и положено настоящему ремесленнику, между ними, обращая Науку чем-то большим. Искал пути, ступить на которые могли лишь истинные адепты Великого Искусства, Великого Ремесла.
Создавал то, что не под силу было создать никому. То, что поднимало силу гришей на новый уровень. То, что ныне должно было многократно усилить Заклинательницу Солнца. Единственную достойную в нынешней ситуации. Потому что единственную в своем роде.

Генерал говорит об олене. Еще одном животном Великого Святого. Говорит об усилителе, который он должен вручить Заклинательнице Солнца.

И это заставляет что-то внутри нее съежиться в печали. Великий Усилитель для Великого Гриша.
А Алина Старкова действительно великая, хоть и не осознает этого в полной мере.
Единственная во всем мире.
Достойная. Истинно достойная внимания достославного полководца.

- Мой Генерал, - улыбка оружейницы исполнена едва заметной грусти, которую неспособен подавить даже восторг от предстоящих изысканий, - это огромная честь для меня. Великая честь и немалая ответственность, - Анна склоняется в легком поклоне, вжимая книги в грудную клетку, за которой отчаянно трепещет сердце, отказываясь возвращаться в привычно размеренному ритму, и девушка смежает веки, пытаясь спрятать во взгляде то, что ей не должно демонстрировать перед суверенным. То, что она не должна чувствовать.

Дневники Костяного Кузнеца. Они похожи на сказку, нежели на рабочую тетрадь обычного Прочника, подобные которой вела сама Аня. Они похожи на дневник безумца. Но что если в безумии, в одержимости и скрывается истинный гений?
Неподтвержденные теории и странные, нелогичные практики. Они смешиваются с жизнеописаниями самого «Святого», создавая нечто, сбивающее с толку, нечто, кажущееся фантастическим и не имеющим ничего общего с реальностью.

И Аня, раз за разом пытаясь привести все, что было изучено и воплощено в жизнь Морозовым в нечто стройное и лаконичное, как никогда понимает, отчего Генерал в таком смятении.
«Прочника может понять лишь Прочник?»

Дарклинг ничего не совершает просто так. Все они – малые винтики механизма, приводящего в действие его план. И Аня согласна на столь малую роль. Ей не нужно больше.
По крайней мере, она убеждает себя в этом, гася неясный шепот в глубине. Тот самый, что когда-то шептал ей нечто запретное в миг, когда руки Генерала касались ее, а все ее естество замирало в ожидании чего-то прекрасного. Чего-то незабываемого. Того, что ныне она желала стереть из своей памяти больше всего.

Он слишком близко. Так близко, что Аня может ощутить теплоту его дыхания.
Глубокий вдох. Он позволяет успокоиться, перенаправить внимание с незначительных, непозволительных переживаний на то, что действительно важно. На то, что находится в ее руках. Неожиданную находку, бесконечно ценное сокровище. Порученное ей с надеждой, что она сотворит если не чудо, то нечто, что не под силу многим. Сотворит в кратчайшие сроки, как и заведено у них.
- Я не подведу вас, - она открывает глаза, глядя на Генерала. Снизу вверх, не подобострастно, но с твердой верой во взгляде. Верой в мужчину перед собой. Верой в его идеалы и цель, которая оправдывает многое. Верой в то, что ее талант был им замечен не напрасно, как и ответственность, что сейчас легла на ее плечи – была не простым предчувствием, но уверенностью.

И, подгоняемая этой мыслью, а также осознанием того, что Дарклинг ждет от нее результата, субстанциалка продолжает вчитываться в неразборчивый почерк, в тезисы, которые, как и многие гении, Костяной Кузнец зачастую обрывает на полуслове. Вчитываться, создавая на их основе свой дневник. Рисуя карту разума давно усопшего святого, наследие которого так жаждет познать Генерал. 

Его очертания. Они размываются в отсветах лампад. Но Аня четко видит. Даже не видит, чувствует, как он тянется к ней. Тянет руку, чтобы прикоснуться.
«Ты нужна мне, Аня».
«Анечка…» - воспоминание становится слишком отчетливым, и девушка против воли сжимается, двигаясь не навстречу желанию Дарклинга, а, наоборот, от него.
Только не снова.
«Пожалуйста, не надо…»

- С Вашего позволения, мой Генерал, я отложу запланированную работу и посвящу себя лишь этим дневникам.  Дайте мне неделю. Я сообщу, как только будет прогресс.
Книги чуть не вываливаются из ее рук, но Анна все же возвращает контроль своим членам, собирает крупицы самообладания, чтобы, как ни в чем не бывало, отвернувшись, опустить ценные дневники на столешницу прямо поверх чертежей, коие ныне кажутся совсем незначительными на фоне предстоящих открытий. Она выкладывает их невысокой стопкой, проводит пальцами по корешкам, и все же явственно вздрагивает в миг, когда чувствует прикосновение руки Генерала к волосам.

К хорошему привыкаешь слишком быстро. В грезах так легко утонуть, утратив связь с реальностью. Как приятно, наверное, обманываться и тешить себя ложными надеждами, закрывая глаза на свою истинную цель.

-  Я не подведу вас, суверенный, - повторяет она отрешенно, сама того не подозревая, повторяя слова и интонации Ивана. Ивана, который с неожиданной частотой начинает появляться рядом с ней в те моменты, когда его господин возвращается в Малый Дворец из дипломатических и военных миссий.
И странно, как слово Генерала отвращает Ивана от нее, так и слова Ивана действуют так же. Невесомое касание исчезает, как пропадает и ощущение близости. Ощущение, что он дышит ей в затылок.

Он, наконец, отвечает. Привычно равнодушно и холодно, и это единственное, что Аня может уловить, прежде чем он уходит. Исчезает так же тихо, как и появляется. Пропадает подобно призраку. Подобно видению, заставляя сомневаться, что он вообще был.
Новая задача поставлена. Сроки оговорены.
Анна тяжело опускается на стул подле верстака, складывает руки поверх чертежей и дневников, чтобы уткнуться в сплетение лбом, крепко зажмуриться и глубоко вдохнуть.

Раньше она ловила каждое его слово. Легко дышала в его присутствии.
Что изменилось сейчас? Отчего их привычные моменты единения превратились в нечто наподобие пытки? Отчего она так боится подпустить его к себе? И почему одновременно так отчаянно этого жаждет?

Есть границы, которые можно проверять на прочность. Другие же лучше не переступать.

***

Иван заступает ей дорогу, отказываясь пускать «без предварительного доклада» к Дарклингу. Но Аня лишь мягко улыбается в ответ на суровый взгляд.
- Если к Генералу нельзя, то, быть может, передашь ему? - отчет по изысканиям сложен в простенькую папку, пожалуй, не соответствующую ценности содержания, которое несут в себе бумаги, - он поручил мне важное дело, а я немного задержала все сроки.
Немного, это на пару дней, но и этого достаточно. Ведь раньше она себе не позволяла такого. Даже увлекшись.

- Если это поручение суверенного, он, наверняка, уделит тебе минуту, - произносит он с холодком, не без интереса рассматривая протянутую ему папку.
- Я думаю, ему будет интересно ознакомиться с этим в уединении. Без моего субъективного взгляда, - пожимает она плечами, сознательно игнорируя нечто внутри себя, что противится подобному решению, но в ответ получает лишь отрывистое:
- Жди, - оставляющее ее переминаться с ноги на ногу перед черными дверями под взглядами других гришей. Будто специально. Будто в наказание за дерзость.

И Аня, не удержавшись, ежится, а после отскакивает в сторону, когда двери, инкрустированные черным базальтом, распахиваются, выпуская не только Ивана, но и иных приближенных Генерала, что чуть не сметают прочницу, которую корпориал цепляет за локоть, притягивая к себе, отгораживая от других гришей.
- У тебя пять минут, - с ухмылкой уведомляет он, чувствительно проводя большим пальцем по ее плечу, прежде чем подтолкнуть в сумеречный коридор, который венчает полоска света в конце этого «тоннеля».

«Ты не пойдешь в Каньон», - достаточно веский аргумент для того, чтобы бросить всякие мысли о том, чтобы оказаться в этом зале, увешанном звериными шкурами. Он держит ее в стороне. И Ане, наверное, стоит быть за это благодарной. Ведь она не шквальная и не корпориал. Не тот, кто может принести истинную пользу Генералу. Но оттого-то Аня и чувствует себя не на своем месте. Она замирает в нескольких шагах от стола. Мешкая, не зная, стоит ли приближаться.

- Мой Генерал, - он не поднимает головы от бумаг, которыми завален стол перед ним. И это так сильно напоминает ей ее рабочее место, что вызывает легкую сочувственную улыбку, - простит за задержку.
Наверняка, и ее отчеты внесены в жесткий график Дарклинга.
- Я завершила изыскания. И могу с уверенностью сказать, легендарные усилители и впрямь существуют. Но истинную их силу можно получить, только собрав всех спутников Костяного Кузнеца. И, если позволите выразить мое опасение, владение подобной силой – это слишком большая ответственность, чтобы возлагать ее на юную Старкову. И огромное искушение.
«Стоит ли доверять девочке, которая не верит в себя? Не станет ли она катастрофой, сравнимой с Каньоном?»

Ведь это тоже грань, которую переступать опасно.

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Стена. Ледяной преградой выросшая между ними. Анна никогда не задумывалась, что она будет столь велика. Только сейчас прочница начала осознавать, сколь бережно и предвзято Генерал относился к ней.
Но доверие было подорвано.
Он разочаровался.
Иначе столь холодный тон нельзя было и объяснить.

Как много Дарклинг сделал для простой оружейницы. Как много предоставил ей ресурсов и полномочий. И все зазря.
Она зазналась. Вообразила себе невесть что. Как можно было. Как могла она даже помыслить, и как могла принимать, как данность то, что он позволял ей раньше?
"Что имеем не храним, потерявши плачем". Так поговаривала ее матушка, как ей казалось. А может, это была не она. Ведь так говорили многие во дворце. Столь простое устоявшееся выражение.
"Ты потеряла расположение Генерала, Анна", - с этой мыслью непросто свыкнуться. Но возможно. Разве можно в гордыне своей, сетовать на судьбу? Все бьются за внимание Генерала. А Анна лишь Инструмент. Инструмент, давший трещину. Доживающий срок. Дорабатывающий последние мгновения.
Жалеющий, что не способен на большее.

- Продолжай работать с дневниками Морозова, - приказ, что кажется ей последним.
И Аня лишь склоняется, чтоб шепнуть:
- Так точно, суверенный
Она не заслуживает даже называть его по званию. Он лишь ее господин. Она не заслуживает даже лицезреть его.
- Можешь возвращаться к работе.
Никто не видит ее позора. Лишь Иван, что ровно через пять минут является, чтобы выпроводить ее прочь. Он провожает ее взглядом, что давит на загривок подобно тяжёлой руке.
Это доверие. Высокое доверие, которое она не может не оправдать. Слишком высокое для той, кто его не заслужил.

Ане всегда казалось, что мастерская ее дом. Что нет ничего прекраснее, ярче и совершеннее механизмов. Но дело было, видимо, совсем не в них.
Лишь Генерал. Его внимание. Его действия, его задачи. Они скрашивали ее жизнь. И жизнь потеряла краски без него.
- Тебя послал Генерал?
Корпориал молчит, лишь облокачиваясь о стену, не без интереса изучая убранство ее мастерской. Но Ане и не нужен ответ. Зачем ещё Ивану быть здесь?
- Я найду решение. Не подведу суверенного, обещаю.
- Не сомневаюсь, - его казалось, отстраненный тон звучит довольно, и девушка, поправив очки на переносице, щурится, чтобы разглядеть на его лице легкую полуулыбку.
Хоть кто-то рад, что больше она не в «фаворе» у Генерала.

Олень, морской змей и жар-птица. Три сопряженных усилителя. Три ключа к сердцу созидания, умножающие силу гриша в тысячи раз.
Да, гришам под силу наладить связь лишь с одним усилителем. Но спутники Костяного кузнеца – иной случай. Они созданы его силой. Они имеют более прочную связь с тем, что можно назвать силой творения. Часть его грандиозного замысла, который все еще загадка для меня.

Декабрь, январь. Ночные визиты прекратились сразу, как только она показала свою бесполезность. Как только позволила себе… усомниться в суверенном и его планах. Другой бы, наверняка, лез из кожи вон, чтобы почувствовать привычную атмосферу благосклонности главы Второй Армии. Но Анну, увы, эта «опала» не взбодрила ни на йоту. Лишь указала ей на ее действительное место и… кажется, худо-бедно примирила с Иваном.

Сердцебит, действительно, частенько оказывается рядом с ней в те моменты, когда не сопровождает Генерала в его путешествиях. Заходит в мастерскую, шумно распахивая дверь, склоняется над ее чертежами, или просто наблюдает, сливаясь с обстановкой после обыденно яркого появления. Подбирается ближе, подобно хищнику, заглядывая через плечо.
В какой-то момент он позволяет себе коснуться ее. Едва-едва заметно, отбросить прядь рыжих волос, закрывающих ему обзор. И Анна, странно, не отшатывается.

И он не сомневается. Тихо интересуется ее продвижением. Забирает отчеты, которые Анна больше не позволяет себе относить Генералу лично.
Теперь она понимает, почему Генерал так дорожит Иваном. Он и впрямь умеет быть «мебелью»,  умеет быть тенью, умеет не мешать.
И все же. Все же с его уходом проходит и ощущение напряжения. Едва заметного страха, который флером следует за личным корпориалом Дарклинга. Ощущения бури, которая может разразиться в любой момент. Ощущения, что Иван в ее мастерской находится не просто так. Ощущения, что он сдерживает себя.
Но Анна списывает все это на очередной приказ Генерала. В прошлый раз она задержалась с результатами. Отчего бы не поставить над ней кого-то, кто не позволит ей повторить ошибку в очередной раз.

Гриш с безграничной силой? Гриш, связаный с сердцем созидания. Гриш, которому не придется нести плату за жадность, о которой нас предостерегает Малая Наука.
Это план Костяного Кузнеца? Чтобы понять его в полной мере, возможно, стоит обратиться к его биографии. Впрочем, сомнительно, что то, что описано в Книге Святых – это истинная, правдивая история его жизни.
К чему стремился Святой Илья? Что было целью его жизни, до того, как безумная толпа обычных людей оборвала ее?
Об этом стоит подумать прежде, чем вручить дело его жизни в руки Заклинательницы Света.

Всю холодную и темную зиму она трудится, не покладая рук, утопая в дневниках и собственных проектах, которые, отчего-то, ее совсем не радуют. Хотя, наконец, она могла заняться тем, что ей было интересно. Но всем ее начинаниям будто чего-то не хватает. Его присутствия? Его руки, которая вела бы ее в ее деле?

Заклинательница молода. Ее желания горят ярко, но нестабильно. Сердце, наверняка, превалирует над разумом. А значит, кто-то должен держать ее под контролем. Не словами, ибо слова есть ветер. Контроль.
Быть может, через сами усилители?

- Я, кажется, нашла решение, - ее рука как никогда тверда, как и голос, в котором, помимо гордости за проделанную работу, звучит и облегчение, - думаю, Генерал будет доволен. Хоть, это довольно жестоко.
Последние слова вызывают улыбку у сердцебита, заставляя Анну чуть плотнее сжать губы, глядя на него снизу вверх. Он перехватывает папку с отчетом, сознательно касаясь ее рук.
- Я выделила несколько вариантов решения проблемы контроля. Но, кажется, это наиболее оптимальный, - она не отдергивает пальцев, замкнутых в ловушку его ладоней, но осторожно высвобождает их, дабы накрыть ими руки сердцебита, и попросить, не отводя взгляда, - но и в нем есть определенные подводные камни. Пожалуйста, Иван, предупреди Генерала о рисках.
«Он слишком воодушевлен предстоящим. Я боюсь за него. Боюсь, что он станет слишком беспечным».
Он недовольно щурится, но потом кивает. Верный Иван. Ее исследования не были бы в более надежных руках. И это позволяет девушке улыбнуться.

Усилители могут делиться своей силой по собственному желанию. Так работают «усилители-гриши». То же правило, наверняка, верно и для иных усилителей. Создание усилителя – насилие над ним. Чтобы присвоить силу «усилителя», нужно лишить его жизни. Жертва – это контроль. Значит, важно не то, кто носит этот усилитель, но то, кто нанесет последний удар. Он станет проводником, активатором для усилителя.
Заклинательнице необходимо такой проводник. Холодный разум для ее горячего сердца, который не позволит искушению поглотить ее в миг, когда ее сила возрастет в тысячи раз. Тот, кто убережет ее от скверны.
Остается открытым лишь вопрос «оплаты». Малая Наука зиждется на равновесии. Значит подобный трюк тоже должен иметь последствия.
Предположительно, это…

- … это действительно, любопытная работа, – она изучает систему зеркал, закрепляемую под потолком, заметив небольшой изъян в одном из них, протягивает руку, чтобы его исправить, чувствуя на себе взгляд Давида. Серьезный, пристальный. Так смотрит она, когда кто-то пытается внести коррективы в ее творения.
- Я знаю, о чем ты думаешь, - его голос спокоен, но в нем чувствуется улыбка, - когда-нибудь ее приведут к тебе. А пока…
- А пока игры в солнечных зайчиков – максимум, который ей позволен, - пожимает плечами прочница, - знаешь, если чуть-чуть доработать, усилить фокусировку, то все, кто соберутся внизу… - слитным движением она сползает по лесам, садясь на чуть раскачивающиеся доски, закрепленные под потолком, свешивая ноги над «бездной» банкетной залы, готовящейся к празднику.
- Это праздник, - напоминает ей Прочник, опускаясь рядом и глядя не вниз, но обводя взглядом всю созданную им зеркальную цепь, - не полигон. А это не оружие, - последнее звучит обвинением, легкой пощечиной: «Не лезь, оружейница. Мои работы не созданы для убийства!».
- Да, - Аня кивает, улыбаясь, - прости, ты просто подал мне любопытную идею. Ты ведь не будешь против, если я чуть раньше начну?
- Старкова не появится в твоей мастерской, пока того не прикажет Генерал.
Ему даже неприятна мысль, что какая-то из его разработок ляжет в основу ее творений.
«Наверное, Генерал бы оценил».
- Да, - ее улыбка гаснет в секунды, - ничто не происходит без приказа суверенного. Я знаю, Давид. Просто…
«Просто он так давно не просил у меня чего-либо… так давно не заглядывал в мастерскую».
Анна моргает, разглядывая, как слуги украшают залу для готовящегося торжества.
- … это просто зарядка для ума, - наконец, возвращает она привычную дежурную улыбку, - не говори никому.

Ее работа – война. Но то, что происходит в Малом Дворце сейчас, на исходе зимы – привычно и обыденно, как военные парады на день объединения Равки под знаменем двуглавого орла.
И все же. Все эти приготовления. Фейерверки и драгоценности. Выступления и репетиции. Все это было для Анны не просто чуждо, но невыносимо нелепо.
Генерал всегда говорил, что все эти пиры и балы – напрасная трата времени. Напрасная, но необходимая.
Особенно необходимая сейчас.
Когда у них появилась Заклинательница.
Когда появилась надежда.
- … они, наверняка, продемонстрируют силу вместе, - предположения Жени близки к истине, и это единственное, что может заставить Анну явиться на бал.
«Единение Света и Тьмы».
Она хотела это видеть. Действительно хотела.
Ведь путь в Каньон для нее заказан.
Но…

Анна рада, что подруга делится с ней последними новостями. Жить в информационном вакууме удобно, но не тогда, когда им остался шаг, полшага до события, которое перевернет мир. И Женя не скупится на подробности.
Подробности, которые, пожалуй, ранее были для Ани лишь очередным информационным фоном, заставляющим просто пожать плечами и улыбнуться.
- Значит триумф Генерала не так уж и далек, - она склоняется над верстаком лишь бы спрятать от слишком хорошо читающей лица подруги то, что хочет скрыть от всех и от себя в том числе.
- Значит это правда, - голос Жени наполнен осуждением, и Аня лишь глубоко вздыхает, опираясь ладонями о столешницу, удерживая чертеж обеими ладонями, но на деле
- Это должно было случиться. Ты была права, мы лишь мгновения…
Ее смешок звучит неожиданно печально:
- Не думала, что тебя нужно было об этом предупреждать. Он жесток, Анна. Жесток, властен, но все, что мы делаем. Все наши усилия оправданы. И все же мне жаль… 

Мне жаль, что я не могу дать точных предположений относительно последствий подобного объединения. Однако, могу сказать наверняка, владение усилителем подобного толка, наверняка, наложит отпечаток, как на Заклинательницу, так и на Вас, мой генерал.
Возможно, это будет двусторонняя связь. Вероятность подобного не менее семидесяти процентов.
Но связь будет точно. Вы навсегда будете соединены с Заклинательницей Солнца. И связь эта будет крепнуть.

"Хотя, быть может, это то, чего Вы желаете, мой Генерал".

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Большой дворец сверкает, подобно сказочным палатам, волшебным чертогам из сказок. Анне всегда казалось, что обитель монархов чересчур вычурна, режет глаз своим богатым убранством, будто не знающим меры, переступившим грань между элегантной роскошью и безвкусицей.
Но сейчас он даже в ее глазах обретает некую красоту.
Игра музыки и света. Блеск драгоценностей и хрусталя, в котором плещется искрящееся шампанское. Весна здесь вступала в права раньше, гораздо раньше, чем то было позволено Матушкой Природой.
- Прошу, - какой-то не в меру услужливый слуга подскакивает к ней с подносом с бокалами, но Анна лишь отстраняется с мягкой улыбкой, пряча взгляд, привычно уходит в сторону и за колонны, чувствуя себя еще более не в своей тарелке, чем то было на деревенской свадьбе.
Она никогда не посещала это мероприятие. Готовила его, помогала оснащать, видела исходный результат их общих усилий перед началом празднества, но так и не решалась прийти.

- А ты принарядилась, - Давид даже не поднимает взгляда, видимо, подмечая ее парадный кафтан боковым зрением, - неужели, тоже собралась на бал?
Анна переступает с ноги на ногу. Шум и музыка, разумеется, они не достигают Малого дворца. Но, сколь она не пряталась бы в своей мастерской, праздник настигал ее и там. В виде полупьяных от шампанского и впечатлений гришей, в песнях, которые они приносят с собой. В бутылке шампанского, которое привычно заносит Женя в ее мастерскую, чтобы поболтать о том, что было и чего не было, и что Анна потеряла в этот раз.
Конечно, ее подруга вряд ли в этот раз заглянет к ней. Ведь, как думается Ане, теперь ей ближе Заклинательница Солнца.
У Прекрасной Портной новая подруга.
- Я хочу посмотреть на Свет и Тьму, - шепчет она, будто оправдываясь перед прочником, с которым они оставались вдвоем во всем крыле фабрикаторов, - Генерал запретил мне идти в Каньон.
Она дергает себя за рукав парадной мантии, а потом робко уточняет у Давида, заранее зная, что ему наплевать.
- Я только на демонстрацию. Можно я… потом загляну к тебе? Хочу обсудить идею с зеркалами.
Прочник лишь пожимает плечами, и девушка вздыхает.
Она никогда прежде не чувствовала себя столь одинокой.

Шелк и бархат. И парча. И мириады украшений. Они сами создавали все это в течение целого месяца. Целая группа фабрикаторов, дизайнеров, портных. Они воплощали свои самые смелые и прекрасные идеи для того, чтобы одеть высшее общество и вписать бойцов Малой Армии в него. И, разумеется, каждый из гришей выглядел роскошно.
Кроме Анны.
Она не стремилась украсить себя. Не стремилась подчеркнуть достоинства своей внешности, о которых любила говорить Женя. Сама привычно кроила свой кафтан, который выглядел скорее военно-парадным, чем выходным. Оружейница Теневого Генерала не должна выделяться.
«Ты уверена, что ты все еще его Оружейница?»

Аня замечает Дарклинга задолго до того, как люди начинают расступаться в стороны, давая ему дорогу. Он черной тенью просачивается между ними, останавливаясь, чтобы пообщаться то с одним, то с другим представителем дворянского сословия, но траектория его пути была очевидна.
Сцена.
Сцена, где вот-вот должно было начаться представление.
«Свет и Тьма. Единство и борьба противоположностей», - мысль об этом тянет Анну к сцене сильнее, чем даже возможность пообщаться, встретиться взглядом с Генералом. И она торопится занять если не место в первых рядах то идеальную площадку для обзора.

Кажется, он даже не замечает ее. Наверняка, не замечает. Что ему еще один фабрикатор из десятка, что наблюдают за представлением, помогая ему идти по задуманному плану. И знакомая тень, облаченная в шелк и грубый бархат проходит мимо.
Дальше от нее.
Ближе к сцене.

Чтобы склониться к Заклинательнице, одетой в... его цвета.
«Он выделил ее. Сделал то, что не позволял никому», -  Аня ловит себя на мысли, что любуется этой парой, но эти чувства, чувства восхищения и радости. Отчего-то они не переполняют ее, проваливаясь мелкой крупой куда-то в пустоту.
Она даже не сразу замечает Ивана, который оказывается подле генерала, а потом отходит прочь, не скрывая явного недовольства.
- Ваня? – она сама того не ожидая, окрикивает его, протягивает руку, чтобы схватить его за кафтан. И отчетливо видит, как его черты разглаживаются.
- Думал, тебе это не интересно, Анна, - хмыкает он, оглядывая ее скромный, по сравнению с остальными гришами, наряд.
- Хотела посмотреть на Генерала и Заклинательницу, - девушка обхватывает себя руками, и, пытаясь перевести тему, задает вопрос, вглядываясь в глаза корпориала, - что-то случилось?
В эту же секунду во всем зале гаснет свет, отсекая их зрительный контакт. Оставляя лишь слабое ощущение присутствия. Лишь осязание, обоняние и слух. Лишь горячее дыхание сердцебита у ее щеки и шепот:
- Мы нашли оленя…

Надежда. Она солнечным лучом прорезает Тьму, созданную главой Второй Армии, вызывая восхищенные вздохи вокруг, заставляя ее отвлечься.

Игра Света и Тьмы.
Они ступают вместе, рука об руку к освобождённой сцене.

Аня прикрывает глаза.
Свет и Тьма.

Свет.
Яркая вспышка среди чернил. Она выделяет их, отдаляет от всех. Заклинательница Солнца и Повелитель Теней.

«Как здорово найти свою вторую половину», - так она когда-то сказала Генералу. Она была тогда счастлива за него. Или это лишь притворство?

«Надеюсь, я стану свидетелем, когда они сольются воедино», - почему же сейчас это зрелище не радует ее? Почему ей кажется, что ее жизнь в этот момент потеряла всякий смысл? Почему тени так густо обступают ее?

Она смотрит на Генерала. С трудом отводит свой взгляд от его лица, переводит его на Старкову и отворачивается. Отворачивается, чтобы шагнуть в черноту. В пустоту и безликую массу восхищенной толпы. А после и вовсе бросится прочь. Прочь из дворца. Прочь. В мастерскую. Где ей самое место. Где никто не увидит ее слез.
Потому что никто не приходит.

Работа всегда отвлекала ее. Подменяла страх уверенностью. Изгоняла печаль, оставляя лишь радость творения. Закрывала дверь перед дурными мыслями и непозволительными чувствами.
Но сосредоточиться не получается.
Мысли не идут в голову, а руки дрожат так, словно она выпила не одну бутылку шампанского. Шампанского, которое она ненавидит так же сильно, как и любой крепкий алкоголь. Ненавидит так же сильно, как и себя.
Слабую.
Бесполезную.
Сломанный Инструмент.

«Ты слишком много берешь на себя, девочка. Тебе стоит усмирить гордыню, пока она не погубила тебя».

«Ты слишком много берешь на себя, Прочница».

«… я презираю тех, кто слишком много на себя берет»

Часы отбивают час ночи, и входная дверь скрипит, заставляя Анну поднять взгляд от дневников Ильи. Изученных ей вдоль и поперек. Таких же бесполезных, как и она сама. Выполнивших свою роль.
Она поднимает взгляд, видя тень в дверном проеме. Тень, заставляющую ее сердце на миг совершить кульбит, переполняя ее некоей радостью, которая тут же гаснет, вновь погружая мир в полумрак.

Красный кафтан. Темные волосы. Красные глаза, которые мутно оглядывают помещение, будто корпориал сам не знает, куда он пришел. Он пьян. Но не от спиртного. Он опьянён злобой. Злобой к той, на ком ее никак не выместить.

- Иван? - Аня вжимается в столешницу в миг, когда он, хлопнув дверью, прижимает ее плотнее, поворачивая ключ в замке, - Я думала, ты с Генералом.
- О, он занят. Наверняка, сейчас с Заклинательницей, - бурчит парень, прежде чем обернуться, оглядывая ее мастерскую словно в первый раз, - со своей любимицей. Обсуждает перспективы.
По его губам змеится неприятная усмешка.

- Ты же знаешь, у генерала нет любимчиков, - пытается вразумить его девушка, но тут же прикусывает язык, встречаясь взглядом с сердцебитом. Ей знаком этот взгляд. Как тогда. На полигоне.
- Да? - недобрая ухмылка, достаточная чтобы ее тело пронзила дрожь, - а как же ты?
Анна качает головой:
- Я Инструмент, - она говорила ему это не раз, но, видимо, он так и не понял, - Мы все...
Он не слышит. А если и слышит, то не верит. Слишком страшна пелена, застилающая его глаза, кажущиеся бурыми в этом свете. Бурыми, как запекшаяся кровь.

- Инструмент? Интересное слово. Но любому инструменту нужны чьи-то руки, ты ведь в курсе? - он скалится, преодолевая расстояние между ними слишком быстро, - Тебя ведь хорошо учили знать свое место? Не высовываться. Не быть слишком назойливой. Ты всегда была такой послушной, Анна.
Его пальцы хватают ее за лицо, сжимают челюсть до боли, до слез, выступающих на глазах.
- Думаешь, никто не знал, что Генерал приходил к тебе по ночам? И как же ты чувствуешь себя теперь, когда он променял тебя на Заклинательницу Солнца? Расскажешь?

Его лицо слишком близко, он наклоняется над ней, тянет к себе, заставляя вытянуть шею, подняться на цыпочки, будто пытаясь оторвать голову.
- Я не.., - последний вздох, шепот в попытке достучаться, прерывается глухим мычанием, сдавленным стоном, украденным через поцелуй.
«Я не понимаю. Почему? За что?»

Его рука на ее шее, сжимает крепко, давит назад, на верстак, пока вторая не расстёгивает, но срывает пуговицы кафтана, цепляясь за серую вышивку.
«Инструмент не должен ничего чувствовать».
Он не целует, кусает, вжимая ее в ее же рабочий стол. До крови, до боли и жжения в губах.
«Но это... это просто...»

Ее взгляд выхватывает часы. Резной циферблат, мерцающий в полумраке.
«Он приходит по ночам. Приходил раньше. Но не теперь».
«Как ты чувствуешь себя теперь, когда он променял тебя на Заклинательницу Солнца?»
Жёсткие пальцы царапают по животу, сминают рубашку в кулак, с треском выдирая ее из штанов.
«Он не придет. Не защитит».

Он и не обязан.
Ведь она и сама может.
И Аня не выдерживает. Кусает в ответ на очередной силой сорванный поцелуй, упираясь кулачками Ивану в грудь, отталкивает. С силой, с невозможной, ниоткуда взявшейся злостью. Заставляя его удивлённо отстраниться на мгновение, достаточное для того, чтоб ударить его раскрытой ладонью по лицу.

- Ты не в себе, Ваня - шепчет она, слизывая кровь с губы, - это ложь, Генерал, он никогда не...
Она не успевает договорить. Слова, увещевания, они замирают в груди подобно кому, в миг, когда ее сердце сжимается, пронзая тело ужасающей болью, заставляющей хватать ртом воздух, цепляться за отворот рубахи, пытаясь расстегнуть ее, словно это поможет. Поможет избавиться от кулака, незримо проникающего в ее грудную клетку, сдавливающего ее отчаянно трепыхающиеся органы.

- Ты ведь понимаешь, что больше не нужна суверенному. Теперь, когда у него есть и олень, и заклинательница, - гул в висках не даёт полноценно разобрать слова, боль, боль и страх затмевают все вокруг, - ты исчерпала свою полезность для него. Маленькая, никому не нужная прочница. Он все равно бы отдал тебя мне. Так зачем ждать? Сегодня все получают то, что они заслужили.

Давление в груди отпускает, оставляя неясную пустоту, моментально заполняющуюся ужасом. Ужасом повторения этого кошмара. Пустоту и шепот, едва слышный, умоляющий: «Не надо. Пожалуйста. Не надо...»
Не надо боли. Не надо больше этого. Я не хочу умирать. Я не хочу этого всего. Не так. Только не так.
- Слушайся...
Слушайся и не будет боли. Подчиняйся. Расслабься, и получай удовольствие.
- Я не хочу...

- Покажи мне, что ты чувствуешь. Ты ведь умеешь чувствовать? Инструмент...
И боль приходит вновь, она выкручивает тело, вызывая агонию. Она накрывает весь мир алой пеленой, заставляя мечтать о блаженной темноте. Но Тьму надо заслужить. Тьма - это благословение Генерала.
«А ты ему больше не нужна... ведь у него есть Заклинательница...»
Шум и гул в ушах заглушают треск рвущейся ткани, сползающей лоскутами с плеч, но Ане кажется, что с плеч слезает ее кожа. Что все, чем она была, чем считала себя, все это сейчас рвется клочьями и падает хлопьями пепла к подножию верстака, вместе с чертежами, моделями, инструментами.

- Смотри на меня.
Боль накатывает волнами. Вспыхивает раз за разом, ломая, втаптывая в землю, выворачивая внутренности. И, кажется, что в мире есть только она. Развернувшая крылья и заслонившая собой весь мир. Красная, как кровавая пелена перед глазами. Соленая, как кровь на губах. Жаркая, как тело, вдавившее ее в верстак. Всеобъемлющая, как страх, давящий на грудь и подступающий к самому горлу, давя горечью на корень языка.

Все заканчивается так резко, как и началось. Оставляет после себя черную, огромную дыру, в которую осыпаются чужие голоса: «Иван, тебя ищет генерал! Иван, твою мать, живо, десять минут сборы!»

Чувства возвращаются медленно, частями.

Слух.
Шорох кафтана, мерная, тяжёлая поступь шагов, негромкое:
- Вернусь, закончим, - вызывающее спазмы внизу живота, - дождись меня... Анечка.

Осязание.
Холод пола, которого она касается босой ногой в поисках опоры, отличной от верстака, с изножию которого она сползает, комкая одежду на груди, пытаясь утихомирить бешено колотящееся сердце.

Зрение.
Пляшущие огоньки в лампадах. Краешек алого, как кровь кафтана, скрывающегося в дверях. Кровавого, как пятна на ее губах, как пятна на ее одежде, как глаза Ивана.

Вкус.
Металл во рту. Медно-кислый привкус крови, словно она прополоскала рот серной кислотой. Кислотой, в которую ей бы хотелось погрузиться, чтобы не чувствовать.

Обоняние.
Аня подтягивает пальцы к носу, вдыхает чужой запах, исходящий от них и, согнувшись сплевывает желчь напополам с кровью прямо на пол мастерской.

«Дождись меня».
Ее бьёт крупной дрожью.
«Инструменту нужны чьи-то руки».

Она упирается обеими ладонями в пол. Глядит перед собой, вслушиваясь в шум разбуженного дворца. Он не похож на привычное веселье, скорее на общий сбор, но за ней так никто и не приходит. Ее взгляд скользит по полу, цепляется за раскиданные чертежи и Аня, вздохнув, тянется к одному из них, едва раскрывшемуся при падении. Смотрит на подмигивающую ей черным с бумаги пиковую масть.

«Ты ему больше не нужна».

«Ты ещё можешь сделать сюрприз».

«Теперь у него есть олень и заклинательница».

«Подарки принято дарить в руки лично».

«Что ты чувствуешь?».

«Анечка».

Раньше воспоминание вызывало томительное тепло внутри. Сейчас оно лишь заставляет внутренности сжаться, подчиняясь липкому страху, покрывающему ее с ног до головы.

- Я инструмент. Я ничего не чувствую, - ее голос звучит жалко на первый раз, но с повторением все становится лучше, - я инструмент... Не чувствую ничего.
«Тогда почему так больно?».

- Аня!
Знакомый голос кажется таким чужим, и, отчего-то, напоминает ей о той ночи на полигоне, вызывая очередной нервный всхлип, с которым девушка забивается под верстак, все еще сжимая порванный кафтан.
Сколько она просидела так? Часы в полумраке отщелкивают три часа ночи.
Теплые касания на ее щеках.
- Кто это сделал? Что они… это люди Короля? Кто?

Анна лишь качает головой. Не нужно об этом знать никому. Она не выдержит очередного сбора гришей у Генерала. Не выдержит очередного холодного взгляда в ее сторону.
Она не слабая. Она может за себя постоять. Или принять участь с достоинством.
- Все хорошо, Женя. Все хорошо.
Все так и должно быть.
«Ведь ты больше не нужна генералу. Ведь у него есть Заклинательница».

Алина Старкова сбегает на следующий день.  Пропадает с бала и из Малого Дворца.
Об этом ей сообщает Женя. «По-секрету», но, видимо, не желая молчать. Зная, что Анна не расскажет никому. Словно зная, что у нее нет друзей.
- Да, Генерал сказал всем, что она уединилась, чтобы набраться сил, но…
Прочница давно не видела ее подругу такой.
- … он в бешенстве.
И Анна не удивляется этому.

Заклинательница Солнца. Она забрала у него мечту. Забрала цель. Предала его доверие, его чувства. Предала все, во что он верил и к чему стремился.
«Почему ты так поступила, Алина Старкова? Что тебе сделал Генерал, чтобы ты…»
- Мы отправляемся в Крибирск, а потом в Каньон. Генерал скоро найдет Заклинательницу и его дело будет продолжено. Гриши станут свободными.
- Свободными?

Женя лишь улыбается в ответ. Касается пальцем своих губ, сверкая янтарем глаз. В этот момент она кажется Анне безумно прекрасной, прекрасной, как ядовитая змея из тех, свойства которых им представляли инструкторы-алкеми.
- Я тебе все расскажу по возвращении.
- Когда вы уезжаете?
- Завтра утром. Большинство из нас уезжают утром.

И Анна вздрагивает. Переводит взгляд на дверной проем, чувствуя, как с каждой секундой воздух вокруг становится тяжелее и гуще. Ее взгляд, беспомощный и полный ужаса. Он смещается в сторону Евгении, что все еще смотрит на нее.
- Сафина, оставь нас.
- Иван, - этот голос, он даже страшнее лица Портной, которая было разворачивается к сердцебиту, но Анна хватает ее за рукав, сжимает крепче, повторяя ее просьбу, озвученную всего несколькими минутами назад.

- Не говори Генералу.
- Не лезь, Сафина, - корпориал кривит губы в голодной усмешке, - все уже обговорено. Анна ведь не едет с нами.
И это звучит приговором. Клеймом ненужности, бесполезности и предрешенности дальнейшей судьбы.
- Меня не взяли в Каньон, ты же знаешь, - девушка пытается улыбнуться, наконец, отпуская ее руку, и в этот миг видит понимание в глазах подруги.
- Это…
- Все хорошо, Женя.

Ее белый наряд. Он мелькает в проеме подобно белому флагу, который выбрасывают на милость победителя. Образ, который остается в памяти Анны надолго. За который она цепляется в миг, когда ее вновь накрывает алой тенью.
- На чем мы остановились?

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Его слова, произнесенные со скифа в миг, когда Новокрибирска не стало, передаются из уст в уста, но Анна знает, что в них правды лишь чуть.
«Мир на его условиях. Мир во Тьме. Мир в Каньоне, что покроет земли от гор до самой тундры».
Нет, не таким было будущее, которое уготовил им Генерал. Анна верила в это.
Историю пишут победители. Но победы не было. Ни для кого. Ничего не было, кроме ужаса и еще большей боли, разделившей, разорвавшей Равку почище хищного зверя, и бросившей едва трепыхающееся тело на поживу падальщикам соседних регионов.

«Он должен был дать нам надежду, но лишь вверг в отчаяние».
Отчаяние. Прекрасное слово.
Как иначе, разве не отчаянием можно было назвать совершенный геноцид?
Что иначе, кроме как отчаяние позволено было чувствовать тем, кто пошел за ним? Кто остался? Кто был не «отказником».

«Теперь у гришей нет ни единого шанса почувствовать себя людьми».
Это слышится везде. В каждом уголке Малого Дворца, что превратился в подобие монастыря, для оставшихся гришей. Что перестал быть домом, но стал тюрьмой, в которой перемещались лишь блеклые тени в ожидании конца. В ожидании вердикта того, кто возьмет, наконец, власть в свои руки.

Страх.
Он живет в чертогах гришей. Высасывает радость. Высасывает желание действовать. Высасывает все краски бытия.

Страх.
И отсутствие выбора.

Их не сгоняли на демонстрацию того, как гриши, захватившие дворец, встретили свою участь. Не заставили смотреть на виселицы с десятками людей Дарклинга, облаченных в разноцветные кафтаны. Но Аня все же позволяет себе взглянуть на них. Посмотреть на последствия войны. Гражданской войны, что ступила на их порог.

«Ты восхищалась войной. Мечтала снабжать ее своими творениями. Мечтала оказаться на поле боя. Это тоже сражение, тоже война. А это тоже ее жертвы».
Красные и синие кафтаны. Больше, конечно, красные. Истертые и перепачканные, залитые весенними дождями. Анна ловит себя на мысли, что в каждом из посиневших и почерневших лиц над алым воротником ищет лишь одно, и ужасается уже одной этой мысли.
В кого они превратились?

«Он отдал тебя Ивану», - Ане не хочется так думать. Сама мысль об этом кажется чем-то крамольным, но коль все не так, почему сердцебит вновь пришел к ней? Почему позволил себе пойти против слова Генерала?
И ощущение предательства ранит куда сильнее, чем то, что Иван делает с ней. Ранит не тело, но душу. И эта боль останется с ней надолго.
Он отдал ее. И она подчинилась.
Она думала, что второй раз будет не больно. Не так... как в первый.
Но все оказалось только хуже.
Он будто знал, что вернётся нескоро. Будто отрывался за все то время, что не мог даже касаться ее. Будто наказывал ее за все, чему она была причиной: недовольство Генерала, его чрезмерное внимание, его слова.
- Моя... Аня...
Как часто этот голос, глубокий, грудной, похожий на рык, приходил позже к ней по ночам, заставляя просыпаться опутанной жесткими простынями. Заставляя иные страхи отступить.
- Моя...
Кости болят, он словно выжигает на них кислотой тавро, что отмечает ее принадлежность ему.
- Моя! - шипит он ей на ухо, цепляя зубами мочку, перекатывая крошечный шарик металла, украшающего ее кожу, оттягивает его, заставляя кровь выступить на белой коже, а девушка лишь тихо стонет в ответ, срываясь на сиплый крик в секунды, когда он вбивается в нее. Крик, теряющийся в хрипе, сдавленном спазмах сжатой в очередной раз грудной клетки.

Говорят, Дарклинг куда страшнее обходится с Предателями. Когда истории о Новокрибирске и ужасах, творящихся с гришами по всей Равке, достигают дворца, становится не легче. Никто не чувствует себя в безопасности даже в Малом Дворце. Даже под охраной солдат Первой Армии. Ведь никто не знает, для кого на самом деле предназначено это оружие.

- Что с нами будет?
Этот шепот, Анна слышит его на каждом собрании в обеденной комнате. Шепот, недомолвки, ощущение страха, разъедающего внутренности. Они не пошли за Дарклингом, не примкнули к тому, кого теперь называют Предателем. Но и во дворце им не рады.
Королевская семья,  солдаты первой армии, простой люд. Для них все гриши - предатели, вне зависимости от того, останутся ли они при Короне или станут частью Теневой Армии. 
- Что нам делать?

Они действительно ждут, что решение свалится им на голову. И оно приходит. Не сразу. Сначала в виде новостей и слухов, коими полнятся палаты дворца. Историями о Заклинательнице Солнца, что пошла против Генерала Теней. Что вернулась и объединяет гришей под одним флагом. Заклинательнице, которую уже признали мертвой и святой мученицей. Заклинательнице, обретшей силу, равную, а то и превышающую силы предателя.

И ее возвращение, как обычно, невозможно не заметить. Все, что связано с Алиной Старковой – производит эффект взорвавшейся бомбы. Заклинательница Солнца. Луч Надежды. Святая, что вернула блудных гришей в их Дом.
Сол Королева. Невеста второго сына королевской семьи. Невеста цесаревича Николая.
И новая глава Второй Армии.

Алина выглядит иначе в миг, когда вновь входит в обеденную залу, будто отзеркаливая свое первое появление. Но как и в прошлый раз обращает на себя всеобщее внимание.
Достойная и недостойная одновременно.
Предательница.
Надежда.
Подстилка Дарклинга.
Живая Святая.

Анна отступает назад в тот момент, когда обстановка в обеденной зале начинает накаляться. Жалея о том, что вообще застала момент возвращения Заклинательницы, жалея и злясь оттого, что является невольной соучастницей всей этой грызни, недостойной гришей. Разве не об этом говорил Генерал?
«… сила в единстве. Нас мало. Нас становится все меньше. Но самое страшное, что мы врозь», - если закрыть глаза и отрешиться, она может услышать его слова так, словно он стоит рядом. Так, словно она все еще в его палатке на полигоне близ ее родной деревеньки.
Но Генерала нет. Он не вернулся. И это вызывает не меньшую злость.
Треск древесины заставляет ее распахнуть глаза. Посмотреть в голубое небо, открывающееся сквозь разлом, прежде чем перевести взгляд на Заклинательницу в объятьях ее обожаемого солнца.

«Разрез. Она способна и на такое?», - взгляд Анны скользит по Старковой, подмечая изменения, произошедшие в этой девушке, выхватывая усилители на ее шее и руке.
«Два из трех»
- Думаете, Дарклинг могуществен? Вы и понятия не имеете, на что он способен… следуйте за мной, или убирайтесь, иначе я прикажу вас заковать. Я ваша единственная надежда.
«Ты та, что прежде эту надежду превратила в прах, Заклинательница».

Прежде о самом интересном и любопытном ей сообщала Женя. Теперь информацию приходилось собирать по крупицам. Не то, чтобы это было сложно. Малый Дворец вновь полнился разговорами и планами.
Заклинательница действительно старалась. Даже пыталась объединить гришей. Сделать то, что не удалось Генералу, ставя под сомнения правильность его решений и действий. Но Анна знала, что так просто проблему единения гришей не решить.
Впрочем, она предпочитала держать свои мысли при себе и радоваться, что новоявленная Святая не умеет читать их.

«Скверна». Это слово слишком часто слышится в мастерских фабрикаторов. «Скверна», как источник силы Дарклинга, которого Заклинательница Солнца собралась одолеть.
Гриши идут против гришей, что могло быть ужаснее в глазах Анны. Что, наверняка, могло быть ужаснее в глазах Генерала. Ведь он боролся против этого.
Но, по словам многих, Дарклинг стал иным. Убийство оленя Морозова изменило не только Заклинательницу, но и его самого. Монстры, которых он создавал, которым фабрикаторы пытались найти противодействие – волькры, похожие на людей. Порождения Тьмы. Разве это не показатель того, что Генерал поддался влиянию Канона. Стал одним из них? Стал воистину Генералом Теней?

Она приходит за ответами. Уверенная, что только она, эта женщина может дать их. Рассказать, что же такое на самом деле «скверна», от которой Багра предупреждала маленькую прочницу, которая  по ее мнению «брала на себя слишком многое».
Дорога к ней, проторенная многими учениками, теперь заросла травой и колким кустарником, цепляющимся за подол ее кафтана, будто сама природа не желала, чтобы кто-то тревожил старуху. Хижина, выглядящая заброшенной, все же искрилась признаками жизни, и, уже схватившись за ручку, Аня ощутила тепло, исходящее из нее.
- Мы не принимаем посетителей, - такими словами ее встречает слуга Багры.
- Мне нужно спросить.
«Лишь спросить».
Странно, этого было достаточно, чтобы ее впустили. Впустили, чтобы увидеть, что сталось с женщиной, что была древнее всех, кого Анна знала.
- Простите за нежданый визит, - она склоняет голову, но ее тут же прерывают знакомо резким.
- Говори за чем пришла, и убирайся.
- Я хочу узнать о скверне.
- Для этого есть ваши книги. Смотрю, тебя невозможно обучить ничему, - обычно на этих словах Анна замолкала и не подавала голоса до тех пор, пока ее не окрикивали вновь, но не в этот раз.
В этот раз она пересекает комнату, чтобы встретиться глазами с Багрой, чтобы эта старуха, наконец-то увидела ее решимость, чтобы она дала ответы, почему? Что такого в том, что она желала знать больше? Уметь больше? Что ужасного в наследии Костяного Кузнеца, которому поклоняются все прочники?
Вот только зрительному контакту не давно свершиться, и Аня проглатывает вскрик, лишь задерживая дыхание. Но даже этого достаточно чуткому уху старухи.
- Ну? Полюбовалась? А теперь убирайся! – черные дыры ее глазниц впиваются в нее так, словно у Багры есть ее взгляд, и Анна мотает головой.
- Мне нужно знать, - она падает на колени, больно стукаясь о пол, хватает женщину за руку, чтобы если не взглядом, то прикосновением убедить ее, - я хочу понять, что мы натворили. Что происходит с Генералом.
Ее лицо искажается в гневе, и меж пальцами девушки и ее кожей внезапно простреливает нечто, вроде импульса, грозового разряда, заставляющего тени взвихриться, а Аню отдернуть руку, попытавшись прянуть назад, но костлявые пальцы цепляются за ее запястье, сжимая его до боли.
- Почему я раньше этого не заметила, - выдыхает она еле слышно, наконец, разжимая руку.
- Ч-что?
- Значит, это от тебя он ждал невозможного, - ее плечи опускаются так, что Ане кажется, что она истает, оставив после себя лишь старый кафтан, да накидку, - Скверна, девочка, это плата за нарушение правил этого мира. Твоего Генерала больше не спасти. Скажи спасибо Вашей маленькой Святой, что собрала уже два усилителя. Благодаря ей он превратился в чудовище, повелевающее такими же монстрами. Им обоим уже не помочь, а ты…
- Я не верю, что это конец. Наверняка, есть еще шанс, я найду его.
«В дневниках, в библиотеке. Где угодно. Я должна понять».
Она скалится, скалится так, что сложно понять, злорадствует ли она, или просто злится:
- Ты опоздала, маленькая прочница. Все, что ты могла сделать для него – прошло. Было бы куда проще и лучше для всех нас, если бы тебя не было.
«Подменыш. И почему ты не сгорела в печи отцовской».
Ей нечего здесь делать. Аня встает на ноги, отряхивая штаны и кафтан, кланяется, пусть Багре никогда не увидеть этого жеста.
- Откуда ты родом? – она спрашивает так, словно не было никаких обвинений, и Аня не может не ответить.
- Вороново. Мой отец был…
- Вороново, - она усмехается, - Что ж, иди, девочка. Возвращайся к своим чертежам и механизмам. Прячься за пыльными бумагами. А лучше убирайся прочь. Твой Генерал больше никогда не станет прежним. Благодаря тебе. Благодаря маленькой святой. Благодаря вам всем.

Ане хотелось бы думать, что это не так. Ей не хочется сражаться с Генералом. Но Заклинательница требует, не просит, требует всеобщей мобилизации. Ей, кажется, есть дело до каждого, и оттого-то, когда Старкова появляется на пороге ее мастерской, Анна даже не удивляется.

- Давид рассказал мне всё, - без приветствия произносит она, и ее слова звучат обвинением, которое рассыпается, ударившись о стену безразличия, с которой Анна поворачивается к девушке, чтобы поприветствовать ее, назвав не суверенной, не королевой и не повелительницей, но просто Заклинательницей.
И, кажется, ей это нравится.
Титулы все еще сидят на ней, как кафтан гришей в первый день ее приезда в Малый Дворец.
- Ошейник,  - она оттягивает ворот кафтана, позволяя, наконец, разглядеть украшение подробнее, - это твоя идея.

- Это планы Генерала, не более того.
- Дарклинга, - поправляет девушка, - он больше не глава армии и не генерал.
Но Анна лишь равнодушно пожимает плечами.
- Дарклинг – тоже титул.
- Проклятье.
- Власть – всегда проклятье, - ее глаза цвета гречишного меда, наконец, поднимаются, встречаясь с недовольным взглядом Заклинательницы.

- Ты предсказала то, что он сможет управлять моими силами. Что сможет меня контролировать. Откуда? Что ты еще знаешь?
- Не более того, что есть в библиотеке Дворца. Не более того, что мне поведал Генерал.
-  Расскажи.
Она всегда задает не те вопросы. Ищет не те ответы, которые стоило бы искать. Но это ее право. Она лишь учится быть самостоятельной. Анна обходит стол, чуть склоняет голову, чтобы вглядеться в лицо девушки, что немногим младше ее. Девушки, которой, как и ей, пришлось повзрослеть в считанные дни.
- Зачем Вам знания об олене? Он мертв, судя по тому, что Вы носите на себе. Как и морской змей…
- Русалье, - машинально поправляет девушка, и Аня лишь склоняет голову, протягивая руку и касаясь ее руки, чтобы поднять ее, вглядевшись в чешуйчатый браслет, обвивающий руку Заклинательницы.

- Позволите? – прочница чуть поворачивает запястье, разглядывая игру света в чешуйках легендарного зверя. Еще одного усилителя, созданного Морозовым, - Прекрасная работа. Давид? – она дергает губой, обозначая улыбку.
- Только ожерелье. Так что? – нетерпеливая. Когда-нибудь ей это аукнется.
- Я не могу помочь Вам, Заклинательница, не скажу ничего нового, лишь то, что Вы, наверняка знаете. То, что познали на опыте. Сила, связь, - Анна замечает, как искажается лицо Алины, и вздыхает, отпуская ее руку, отмечая, что она одергивает рукав, пряча усилитель, - связь с Генералом. Вы всегда будете связаны. Связаны убийством первого и последующих спутников Святого.

- Ты в курсе, - выдыхает она, - Илья Морозов и Святой Илья.
- Это несложное предположение. Я из тех мест, где «кузнеца» почитают, как важнейшего из Святых, Санкта Алина, - имя Заклинательницы в ее устах звучит вымученной насмешкой, - история пишется победителями, но каждый трактует ее по своему. На границе этих толкований и лежит правда.
- Какая?
- Усилители, что Вы собираете. Они необратимо изменят Вас и мир вокруг Вас, - ей не хочется продолжать этот разговор. Ей кажется, что каждым словом она сильнее и сильнее предает Генерала, помогая той, кто желает его уничтожить.

Но Старкова не желает уходить. Даже после того, как Анна отворачивается от нее, давая всем видом понять, что разговор закончен. Есть еще один вопрос. И странно, что она с ним тянет, выдерживая совершенно не нужную паузу, перед тем, как спросить.
- Ты была личным прочником Генерала, - это обвинение вызывает лишь легкую усмешку, которая тает на губах в секунды, после короткого, - приближенной, вроде Ивана.
- Оружейником, - поправляет ее Аня, лишь бы что-то сказать, лишь бы прогнать алую тень, вновь нависающую над телом, что пронзает фантомная боль от почти забывшихся переживаний.
- Что ты здесь делаешь в таком случае?
«Почему не с Генералом?»

Шорох пергамента под руками. Жалобный и печальный, задающий немой вопрос: «За что?», как она в миг, когда Иван вжимал ее в этот самый стол, хранящий царапины от ее ногтей на полированой поверхности.
«Почему?»
«Я была действительно настолько безнадежна, Генерал? Настолько бесполезна? Действительно безразлична Вам?»
- Он ясно дал понять, что я бесполезна, - Аня пытается прокашляться, проглотить ком, возникающий в горле, сжимая чертежи в ладонях, пытается убрать из рук болезненную дрожь, захватившую ее тело с того дня, как корпориал впервые испробовал на ней свои силы, чтобы сломить ее волю и сломать ее тело так, как ему нравится, - я стала не нужна Генералу сразу, как только узнала для него, как контролировать силу, принесенную в этот мир Морозовым. Мне некуда идти. А если Генерал хотя бы наполовину превратился в то, что он нем рассказывают, то и не к кому. И, уверена, я не одна такая. Простите, Санкта Алина, но…
Она на миг сжимает веки плотнее, возвращая контроль телу, скрывая эмоции под маской равнодушия, и лишь потом оборачивается:
- … Вы не Луч Надежды для гришей. Вы даже не желаете себя признавать таковой. И не говорите, что это не так. Я предупреждала Генерала. Вы не отказница, и не гриш, Заклинательница Солнца. 

- Да, ты права. Но я могла бы стать…
- Мостом между гришами и отказниками? – Аня лишь качает головой, - Нет, Санкта Алина. Больше не можете. Святым не дано снизойти до обычных людей. У Святых лишь один путь – мученичество. Гибель за идеалы, которые уже завтра будут обращены толпой «отказников» в поучительную сказку. Вы больше не человек. Вы образ. И каждый будет трактовать его по-своему.
- Дарклинг тоже был образом, - цедит она сквозь зубы, очевидно, жалея, что вообще вступила в диалог, - и остается.
Она встречается с Анной взглядами, ищет в глубине медовых глаз неприятие, злость, быть может, ревность, но не находит ничего. Ничего, кроме жалости и понимания.

А Анна улыбается. Печально и разочарованно:
- Но он и не стремился стать мостом. Не пытался протянуть руки всем, подобно Святому. Он видел свою цель и готов был заплатить любую цену для ее достижения. И главное, он уже определился со стороной.
- Ты оправдываешь его?! – Старкова плохо умеет держать себя в руках. Но это придает ей живости. Делает ее более человечной.
«Быть может, именно это в ней и понравилось Генералу?» - мысль такая далекая и отстраненная, будто слабая боль от растревоженой раны, которая почти зажила.
- Всему есть своя цена, Алина Старкова.  Хочешь усидеть на двух стульях одновременно? Что же, надеюсь, что у тебя получится. Вот только Свет ослепляет не хуже Тьмы.

«И я бы предпочла окунуться во Тьму».
Она уходит ни с чем. Разочарованная, быть может. Быть может, злая. А Аня, наученная горьким опытом, остается ждать. Ждать обещанных кандалов, в которые Старкова обещала заключить всех, «кто не с ней», но обещанная стража не приходит.
Вместо них появляется тот, кого Анна видеть ну никак не ожидает.

- Эти очки тебе не идут. Сними их немедленно, - его улыбка, наверняка, способна растопить лёд и залечить раны любой девушки, но Анна лишь поправляет роговую оправу, бросив на блондина безразличный взгляд, прежде чем склонить голову.
- Цесаревич...
- До меня дошли слухи, что ты была той, кто создавал оружие для второй армии и лично для ее бывшего командующего.
- Да, я действительно была оружейником суверенного, - произносит она достаточно кротко, глядя не в стол, но чуть дальше, достаточно, чтобы подобраться для того, чтобы отпрянуть, увеличить расстояние на случай, если младший сын династии подойдёт ближе.
Мужские прикосновения. Мужская близость. Теперь она вызывает у нее неприятие.

Но царевич не двигается с места.
- Твой... суверенный, - он выплёвывает это слово, как проклятье, - предатель Короны. Не стоит причислять себя к его слугам. Это небезопасно, - это не угроза, но она звучит угрожающе. В отличие от всех слов Старковой. В отличие от ее неприкрытого раздражения.
Он делает шаг к ней и это заставляет Аню дернуться назад. Вскочить со стула, отойдя на два шага. Закрыться столом от любого контакта.
- Присяга, принц. Военная присяга, - ее голос звучит тихо, но жёстко. И эта жесткость останавливает его подобно приказу, - мне ли говорить Вам о ней? Военная выучка видится издалека. Вы боец, цесаревич. Воин. Как и Генерал.

Она смеряет его взглядом. Изучает, подобно одному из своих приборов, прежде чем продолжить.
- Я присягала Генералу Второй Армии, мой цесаревич, присягала Равке, Короне и Дарклингу. И эти три понятия для меня, увы, неразрывны. Равка дала мне жизнь. Корона работу и средства к существованию. А Генерал, - ее голос отчётливо теплеет, но лишь на малейшую секунду, которую способен поймать лишь внимательный слушатель, - он дал мне будущее и надежду.
- Он предал Равку и Корону, Анна. Его будущее это смерть для нас. Оглянись, разве то, что он творит - это символ Надежды? Если бы ты видела то, что он создает. Видела его монстров.
«Вы не видели и капли того, на что он способен», - так говорит Алина в миг, когда одним жестом заставляет встать всех на свою сторону. Встать на сторону той, кто желает уничтожить Генерала.

- Но он не взял меня в Каньон. Я не была достойна лицезреть ни его триумф, ни его поражение, - она искренне старается держаться прямо, не выдавать эмоций, - что нужно Вам, Цесаревич, от порченного Инструмента Теневого Генерала?
Конечно, ему нужно оружие.
Ее талант. Настоящий талант оружейника, о котором, как он считает, все забыли. И его лестные отзывы заставляют ее улыбнуться. Улыбнуться, вспоминая, как нечто подобное говорил ей Генерал.

- Алина вернёт нас в светлые времена, - в конце добавляет он, прежде чем удалиться, -  К тому же она будущая Королева, Анна. Если, конечно, согласится.
И в его голосе в этот миг сквозит обреченность, заставляющая посмотреть на него, как на обычного человека. Полного тех же чувств, что и сама Аня. Чувств к тому, к той, кто никогда не полюбит. Но с другой стороны, у «прекрасных королевичей» шансов больше, чем у сломанных инструментов.
- Заклинательница, может и святая, Ваше Величество. Но она все ещё женщина, а сердце девичье непостоянно, - произносит Анна вслед принцу, который по мнению многих считается куда более достойным трона, нежели его столь же привлекательный, но бездарный брат, - недаром в пословицах за терпением всегда следует любовь.
- А ты умна, для Инструмента, - он улыбается ей на прощание коронной улыбкой, которая тут же меркнет, когда он слышит спокойное.
- Но помните, цесаревич, Алине Старковой не впервой вонзать нож в спину.

- Ты не любишь нашу Святую, не так ли, Сабурова?
- Инструменты не способны любить, Ваше Величество. И все же им не все равно, чьи руки будут их направлять.
- Но тебе придется ее слушаться, оружейница, - она слышит в его голосе раздражение, и смотрит чуть более пристально, пытаясь увидеть то, что видела в лицах других, подобных ему. В лице Генерала, до того, как Старкова предала его. И, заметив это, позволяет себе улыбнуться, снимая наконец, очки и позволяя себе боле не фокусироваться на ещё одной жертве "маленькой святой".
- Боюсь, она ничего не смыслит в военном деле, чтобы отдавать мне необходимые приказы, мой цесаревич.
- Зато я вполне, - осекает он ее, - и мне нужна твоя верность Короне и Равке, прочница.
- Да, цесаревич, - Аня склоняется, опуская взгляд, и замирает до тех пор, пока младшенький Ланцов не покидает ее мастерскую.
«Инструменту нужны чьи-то руки», - знакомый шепот поднимается из глубин памяти, заставляя ее отчетливо вздрогнуть и, опершись о столешницу, наконец, опуститься на стул, зарываясь пальцами в волосы.

Старкова больше не приходит к ней, видимо, отдав общение с оружейницей на откуп более подкованным профессионалам. А вот Николай заходит часто. По сути, кроме знакомых фабрикаторов, срочно переквалифицирующихся в мастеров оружия, больше у нее и нет посетителей.
Странно, но Николай не производит впечатления настоящего цесаревича, из тех, кого она могла лицезреть. Хотя и виделась-то она с парой представителей знатного сословия. Слово и внимание генерала, да способности фабрикатора давали слабую, но защиту от внимания сильных мира сего. И за это она была благодарна, как ныне была благодарна Николаю.
Все же он заставил ее ожить. И пусть не имел привычки приходить, подобно Генералу во мраке ночи, заглядывал довольно часто, приносил новые разработки, предлагал, подкидывал новые идеи, позволяя взглянуть на него под иным углом.
И все же.
Все же сам факт, что теперь ее изобретения будут не помогать Генералу, а становиться средством его уничтожения, вызывали у Ани не просто неприятие, но чувство вины. Чувство, которое заставляло ее затягивать процесс, несмотря на неудовольствие со стороны Заклинательницы и не только.
- Я начинаю сомневаться в том, что ты действительно была столь талантлива, что Дарклинг выделил тебя из остальных, - подмечает она за одним из ужинов, на котором продолжает тасовать гришей так, словно они персональные карты ее колоды.
- Быть может, потому он и выбросил меня, как ненужную вещь, - пожимает плечами Анна, окутывая себя привычной стеной равнодушия, отмечая на себе разве что взгляды прочников.
Слухи и слова.
«Лишь камни, бросаемые в воду».

Зеркала и световые гранаты. «Нулевая армия» и новое оружие, привезенное со всех уголков Равки. Ос Альта медленно превращалась в крепость, с центром в Малом Дворце. И это неудивительно, ведь слухи о Дарклинге у границ были столь же часты, как и информация о культе Солнца, организованном Апратом, о паломниках, заполонивших страну. Живая Святая. Была ли это еще одна ее армия, или очередная переменная в уравнении хаоса, творящегося в Равке?
Аня никогда не любила служителей культа. Больные до своих Святых, они с легкостью отправляли их на костер, топили в ручьях, обращая живого, чувствующего человека в символ, куклу, говорящую устами своих убийц.
Ждало ли подобное и Санкту Алину? Анна надеялась, что нет. Уж лучше живая упрямая и глупая Святая, чем еще одна икона в руках пропахшего болезнью разума паразита в рясе.
Сидя на берегу озера, она вдумчиво перекидывала стебельки друг через друга, пачкая пальцы в зеленом и белесом соке и думая, стоит ли применить дар в столь нетривиальном и медитативном занятии. Недалеко гриши продолжали упражнять тело и укреплять дух, обращаясь не армией, а каким-то монашеским орденом.
«И все же, Генерал, даже Ваше падение принесло им пользу. Только вряд ли Вам это доставит хоть какую-то радость», - случайная мысль, черкнувшая по подсознанию, заставила ее сдавить стебли чуть сильнее, едва не сломав заготовку.
Аня привыкла к этим мысленным разговорам. Зная, что Генерал ей никогда не ответит. Но с мыслью, что он не вернется, а ей придется привыкать к тому окружению, что у нее есть, она смириться не могла.
«Когда придет время, это будет по-настоящему твой венок. Только… брось его в воду летом», - ее пальцы едва погружаются в озеро, когда она спускает кольцо из цветов и листьев на недвижную гладь воды, замирая на краю пирса еще какое-то время, чтобы удалиться прочь. Мимо праздничных костров и веселых гришей, что так же пытаются отвлечься, как и она. Вот только, вряд ли они думают о Генерале в том же ключе, что и она.
Белые ночи вносили свою коррективу в существование, разбавляя его ощущением праздника. Волшебства, недоступного даже гришам. Позволяя мечтать о том, что никогда не осуществится. Позволяя думать о лучших временах.

Вот только есть ли в этих «лучших временах» место тому, кто с детства ассоциировался у них с благополучием и надеждой для тех, у кого есть дар? Есть ли им место рядом с ним?
Об этом думает Аня в миг, когда теневые полчища обрушиваются на Малый Дворец, и тот, не выдержав натиска теней, являет всем всю бесполезность их обороны и слабость перед мощью Генерала Теней, что познал всю Скверну Каньона.

Об этом думает она, застигнутая нападением врасплох в своей мастерской, отрезанная от тех, кого вряд ли назвала бы друзьями, но все же боялась потерять. От тех, кто мог бы ей действительно помочь. Слушающая скрежет когтей по двери, которую она кое-как забаррикадировала от тварей. Заряжающая один из своих прототипов, бесполезный, конечно, против тварей из мрака. Думающая, не пустить ли пулю, наполненную ее даром, себе в голову перед тем, как ее тело пойдет на корм монстрам, что пришли по ее душу из самого Каньона.
«Я боюсь боли».
Баррикада трещит, выгибаясь внутрь, и, лопнув, заставляет девушку вскрикнуть, глядя, как существа из ее кошмаров самоей Тьмой, не тенями, врываются внутрь, заполоняя пространство.
«Твоего Генерала больше не спасти».
Она хочет зажмуриться, но есть ли разница между той тьмой, что колышется перед ее глазами, и той, в которую она погрузится, смежив веки? Револьвер пляшет в ее руках в миг, когда она выпрямляется, поднося его к виску, но за секунду отводит его от своей головы…
«Я не хочу умирать».
…чтобы, спустив курок, опрокинуть одно из существ, метнувшееся к ней в лоб, вновь открывая себе обзор и встречаясь взглядом с тем, кого не чаяла и одновременно боялась увидеть вновь.
«Он превратился в чудовище».
- Мой… генерал, - она не слышит ничего в какофонии и вое теней, что окружают его. Сжимает оружие в последний раз, прежде чем разжать ладони, позволяя ему упасть на пол, куда-то за опрокинутый стол, через который и перемахивает девушка, бросаясь в объятья того, кто все еще кажется ей призраком. Предсмертным видением.
«Если уж умирать, то от Вашей руки, мой генерал».

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

«Он превратился в чудовище, - говорили они, - Стал монстром».
Но разве монстр может так крепко и в то же время нежно обнимать ее? Разве его голос, шепчущий о возвращении, о том, что все будет хорошо, похож на рык подконтрольных ему существ? Разве не должен был он отмахнуться от нее в миг, когда она, поддаваясь отчаянному порыву, бросилась к нему на шею? Разве не должен был позволить Тьме пожрать ее, вместо того, чтобы укрыть от ужасов падения Малого Дворца покровом из теней.

«Ему уже не помочь», - вливали они ложь в ее уши. Ложь, которая, к ее стыду, посеяла в ее сердце сомнения, чуть не заставив отчаяться.
- Я надеялась, что Вы вернетесь, - ее шепот полон раскаяния и облегчения одновременно, - я знала, что Вы вернетесь.
Кто сказал, что лишь рассвет может даровать надежду страждущим. Кто сказал, что лишь Солнце может быть путеводной Звездой?
«Свет ослепляет не хуже Тьмы. И если мне придется выбирать, я предпочту окунуться во Тьму».

— Клянусь, я всё исправлю... – она смотрит ему в глаза, и не верит, что это он, кажется, ничуть не изменившийся, будто и не было тех месяцев, когда он был холоден и строг с ней, - ты веришь мне?
И она верит. Всегда верила. Ужасы его равнодушия. Лед безразличия и недовольства. В этот миг она была готова простить ему все. Лишь только за одну эту встречу. За чудесное спасение. За теплые слова, за ее имя, произнесенное так, как мог произнести только он.
- Конечно. Конечно, верю. Наконец-то вы здесь, - его образ размывается, плывет, оставляя лишь воспоминание о его лице, о глазах, столь темных, кажущихся провалами во мрак, гипнотизирущими подобно бездне, в которую так хочется шагнуть, поддавшись головокружению, - с возвращением, мой Генерал.

«Он уничтожил Новокрибирск. Скормил сотни людей волькрам. Планировал погрузить мир во Тьму от пустынь Шухана до фьерданской тундры», - говорили они. Но Анна слишком хорошо знает, как легко очернить человека иначе трактовав его слова. 
- Я не смела и надеяться, что, - она расцепляет руки, стирая влагу с глаз, что, скапливаясь на ресницах, уже чертит прозрачные дорожки на присыпанных порохом щеках, - я думала…
Он склоняется ниже, и девушка вздрагивает, наконец, сквозь пелену слез радости, замечая шрамы, покрывающие его лицо, что оказывается так близко от нее.
- Вы... вас ранили…
Медленно, будто во сне, она поднимает руку, округлившимися от изумления глазами скользя по темным полосам на бледной коже, и ее пальцы, прохладные и мокрые, едва не касаются их, замирая в миллиметре.

«Он управляет монстрами Каньона».
Но откуда тогда у него это? Чем он заплатил для того, чтобы взять их под контроль?
- Мой генерал… - ей кажется, что воздух вокруг накаляется, как перед грозой, отчего становится труднее дышать. И дыхание ее замирает, как застывает тело, ожидая чего-то… чего-то особенного, чего-то… чему, увы, не суждено случиться.

Теневой покров хорошо скрадывает звуки, но такой взрыв не способен заглушить даже он. Взрыв, от которого, кажется, пол под ногами вздыбается, подобно норовистому скакуну. Он заставляет их разомкнуть объятья, отстраниться, как и положено Генералу и его подчиненной. Возвращает из сумрака в реальность, в которой все еще идет война, и Малый Дворец трещит по швам от противостояния сил гришей, что оказались по разные стороны баррикад. Возвращает Анну с ночных небес на бренную землю, заставляя вспомнить, кто она, и кто стоит перед ней. Заставляя склонить голову, прошептав:
- Простите, - и в этом извинении собирается все.
«Простите за то, что не оправдала доверия».
«Простите за то, что не присоединилась к Вашей армии».
«За то, что делила стол и крышу над головой с Вашими врагами»
«Что усомнилась».
«И за этот недостойный порыв тоже… простите».

Она готова к любому ответу. Согласна даже на приговор, но в ответ получает не приказ, просьбу. Просьбу укрыться до момента, когда все будет кончено. Когда, наконец, он вернет себе то, что принадлежит ему по праву.
- … я вернусь за тобой, - и это обещание, нежданное, но такое желанное, заставляет ее лишь выдохнуть.
- Да, мой генерал, - она отступает еще на полшага, лишь после поднимая взгляд, блестящий от слез, и в то же время достаточно ясный, - Я буду ждать Вас.

Подтверждение, в котором нет насущной необходимости, как и в последующем за ним негромким:
- Я готовила оружие для Вас. На случай, если Вы вернетесь, - оружие для того, чья сила давно вышла за рамки могущества обычных гришей, чьи деяния можно приравнять с деяниям Святых. Нужно ли оно ему? Необходим ли ему теперь оружейник?

И все же.
Все же теперь.
Она смеет надеяться.
Ведь он пришел за ней.
- Я дождусь Вас, мой генерал.

Он исчезает как всегда быстро и бесшумно, забирая за собой Тьму, которая всасывается вслед за ним в дверной проем, оставляя лишь неясный танец «неразумных» теней, пляшущих по стенам, прячущихся в углах ее мастерской, превращенной в маленький филиал хаоса.
Аня еще несколько минут, неподвижно стоит посреди беспорядка, глядя в черноту коридора, собираясь с мыслями, пытаясь осознать произошедшее.

Генерал вернулся. Он вернулся один, лишь в сопровождении теневого войска.
Один.
Против Заклинательницы и ее армии.
Заклинательницы, способной прогонять светом тени.

Аня прикусывает сгиб указательного пальца, заставляя мысли, беспорядочно мечущиеся в голове, замереть. Боль и вкус собственной крови заставляют сердце прекратить отчаянно колотиться в грудную клеть, а картину произошедшего сложиться со столь отчаянной четкостью, что дыхание вновь спирает, как мгновения назад, когда Генерал держал ее в своих объятьях.

Он один.
«Он уязвим. Он никогда не сталкивался с мощью Первой и Второй Армий, работающих в тандеме. Не сталкивался с моим оружием», - вспоминаются ей слова цесаревича, и это заставляет ее метнуться через стол, к верстаку, расталкивая в стороны чертежи и наработки.
«… когда мы убьем Дарклинга».
Что, если Генерал и впрямь не готов? Эти взрывы. Грохот сражения.
«… я бросила ему вызов и выжила».
А ведь тогда у Заклинательницы не было личной армии.

Револьверы еще не закончены. Не завершена структура плетения, что объединяет сталь гришей с редкими металлами, над сплавами которых она работала с Давидом. Нестабильны, на ее взгляд, структурные компоненты, сдерживающие силы заклинателей, чтобы оружие не разорвало в их руках, но Генералу и не придется стрелять из них. Аня сделает все сама.
«Оружейник должен уметь владеть тем, что он создает».
И она умеет. Умеет постоять за себя.
Не умеет она только одного – противиться повелениям Генерала.
Оттого-то так тяжело шагнуть за порог своей мастерской.
Не потому что страшно.
Не потому, что там, за дверями комнаты, в которой ее просили ждать возвращения, опасно.
Не потому, что тьма за каждым закоулком кажется ей живой субстанцией, полной монстров из Каньоне.
Но потому, что Генерал просил остаться.

Коридоры Малого Дворца слабо похожи сами на себя. Беспорядок и разрушение – вот что наполняет их, как, наверное, до того их наполняли крики страха и отчаяния.
Но Анне совершенно не до этого. Нет времени разглядывать то, что валяется под ногами. Нет времени отмечать глубину борозд, оставленных когтями теневых солдат на дверях в покои и когда-то резных стенах.
Она бежит вперед, сквозь дворец, останавливаясь лишь, для того, чтобы оглядеться и определить направление, да поправить револьверы в наспех сооруженной кобуре.

«Дарклинг всего лишь человек».
И он сам, не раз уже, подтвердил ей это заявление.

Ей сложно представить себе, где может состояться последняя битва, но фортуна все же благоволит ей. Тьма из крыльев и когтей. Она клочками смещается в сторону единственного маяка, оставшегося в этом месте. Часовня. Обитель Апрата до того, как он соорудил свой нелепый культ Солнца. Куда же еще бежать Живой Святой, в самом деле? И Анна следует за этой клочковатой Тьмой, что отстала от основного легиона, как за путеводным светом. Сквозь лес, вверх-вверх, к деревянному строению, окутанному бурлящей массой густого, живого мрака, похожего на густой мазут, из которого вырастали зубы, когти, конечности. Она замирает у входа, делает шаг, другой, вглядываясь во тьму внутри.

Единственное, что она успевает заметить, прежде чем воющий вихрь охватывает строение, перемалывая его изнутри и выворачивая снаружи, это белые волосы девушки, которая вместе с кем-то в солдатской форме, ныряет куда-то вниз. Единственное, что она успевает уловить, это знакомую фигуру, оседающую на пол, прежде чем ее отшвыривает потоком мрака, что обрушивает здание на голову оставшегося внутри Повелителя Мрака.
- Генерал!

Пыль и каменная крошка. Деревянная щепа, вонзившаяся в ее тело, подобно шрапнели, исполосовавшая лицо, руки и порвавшая кафтан. Боль во всем теле, которое слушается так же плохо, как когда она возвращалась с тренировок Боткина.
И лишь одна мысль. Одна картинка перед глазами. Генерал, падающий на пол часовни за мгновение перед тем, как чертова Святая обрушила на него потолок.
- Нет…
В ушах звенит, и оттого-то она не слышит ни гудения крыльев, ни стрекотания жвал существ, которыми переполнена тьма, клубящаяся над развалинами часовни.
- Нет… нет… нет…
После такого не выживают. Вот что приходит в этот момент в голову Анны, но она видит. Сама видит тени. Искаженных монстров, которые барахтаются под камнями и балками. Все еще существующих, еще не развеявшихся. Тянущих к ней когти, пытающихся броситься на бредущую сквозь оседающую пыль девушку, и истаивающих один за другим.
- Генерал, - она хватается за первую попавшуюся балку, уводит ее в сторону, застонав от перенапряжения, отбрасывает кусок штукатурки, голыми руками разгребает рассыпающуюся в труху кладку, - Генерал! Ответьте! Пожалуйста! Генерал!

Тени. Они все еще вокруг. Скалятся, рычат и стрекочут, пытаясь выбраться из-под завала, наброситься на единственное живое существо, но сейчас Аня не боится их.
Ей не страшно за себя.
Ей страшно лишь за него.
- Генерал! – очередная доска, отброшенная в сторону, и слезы, вмиг застилающие глаза, руки, скоро расталкивающие куски безвкусных фресок и деревянной облицовки, дабы извлечь тело в черном одеянии из-под них, вытянуть из-под завала на поверхность, - пожалуйста… пожалуйста…

Грохот каменной кладки, обрушившейся в нескольких шагах, заставляет ее жалобно вскрикнуть, закрывая своим телом мужчину, и в этот момент над ее головой проносится нечто. Нечто темное и большое, что на мгновение замирает над часовней в миг, когда одна из тварей падает стервятником вниз, с покачивающейся арки нефа, и…  едва чиркнув когтем спину девушки, растворяется вслед за остатками теневого воинства.

Боль в спине. Боль во всем теле. Ужас неминуемой гибели, предотвращенной в секунду до… все это отходит на последний план, оставляя лишь одно ощущение: чувство тяжести тела на ее руках. Звук едва-едва слышного дыхания, взгляд темных глаз, который она успевает поймать всего на миг, прежде чем те закрываются. И Аня еще долго смотрит в припорошенное пылью лицо, стирая с него кровь и грязь, касается пальцами его груди, чувствуя, как она едва заметно вздымается и опускается.
- Мой генерал…

Она не отрывает взгляда от него даже тогда, когда вслед за теневой армией прибывают отряды Дарклинга. Когда ее поднимают, встряхивая, ставят на ноги, пытаясь вызнать, что случилось.
И лишь когда до ее сознания доходит вопрос: «Кто это сделал?», - лицо Анны перестает быть отрешенной равнодушной маской.
- Заклинательница, - медовый взгляд покрасневших глаз, потускневший, подобно старому янтарю, он вонзается в одного из гришей, и тот отшатывается, - она ушла. Куда-то под часовню. Нужно найти ее. Ее и всех, кто остался с ней. Генерал бы одобрил.
«Он не любит незавершенных дел».

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]