— Расскажи мне что-нибудь… Я не хочу засыпать в тишине...
Его пугает тишина, страшит одиночество. И Аня внезапно понимает, отчего Генерал так часто бывал у нее безлунными ночами, когда лишь яркие огоньки лампад освещали, казалось бы, такую родную ему Тьму. Отчего слушал ее негромкое мурлыканье старинных песен ее родных земель и радостные рассказы о новинках, что она готовила для него лично и для Второй Армии в целом. Отчего оставался с ней. Искал ли он в этом ту самую защиту? Защиту от теней, что извечно следуют за ним, что являются его сутью?
«Расскажи мне что-нибудь…»

Его рука касается ее, и Аня вздрагивает, чувствуя тепло, которое проникает сквозь ее кожу, будто подсвечивая все изнутри. Будто разгоняя ту самую тьму, те тени, что преследовали ее с тех пор, как Генерал покинул ее.
«Чтобы дарить Свет, совершенно необязательно быть Заклинателем Солнца».

Она захватывает большим пальцем его указательный, проводит подушечкой по фаланге, чувствуя, как в груди зреет нечто теплое, окатывающее ее гулко, но спокойно стучащее сердце жаром, подобно пряному сбитню, выпитому в самый холодный день зимы, и, прикрыв глаза, вспоминает.
- Давным-давно, когда северные леса еще не отступили к горам, а Велисьяна была процветающим городком, не знавшим красоты дочери старого герцога, на опушке рядом с лесной чащей жила девушка по имени Искра. Была она единственной дочерью Агния Ставрова, лучшего кузнеца по обе стороны соколиной излучины…

Почему ей в голову пришла именно эта сказка, Аня не знает. Старая, передающаяся из поколение в поколение в семье Сабуровых. Сказка об огне, освещающем бесконечную тьму, о золотых глазах, способных видеть во мраке. О старой ведьме, что предостерегала от несчастий беспечных жителей деревни, и мудром змее, в обличье человека посещавшем в ночи дочь кузнеца. О воронах, в те времена любящих прикидываться людьми. О черном ветре – вороньем проклятье, обрушившемся на деревню, и птице-Рарог, огненном соколе, прогнавшем чернокрылых вестников несчастий.
-  И все же, не всех Навьих братьев изобличил свет птицы-Рарога. И по сей день они бродят среди людей, смущая их умы тайным знанием. Но и Искра до сих пор живет в сердцах людей, защищая их от черного ветра. Ведь чем гуще тьма и длиннее ночь, тем ярче в ней горит пламя.

Она улыбается, произнося последние слова, и лишь в тот момент замечает, что Генерал уже давно не слушает и не слышит ее, погрузившись в свои грезы, в которых, наверняка, куда больше пользы, чем в старых сказках. Но все же Аня ощущает, что была ему полезна, и это чувство бальзамом проливается на ее сердце, придавая ей сил, позволяя, наконец, подняться, чтобы сообщить радостную весть его приближенным. Сказать Елене, что ее лечение возымело должный эффект.

Она думает, что будет отсутствовать всего пару часов, но они превращаются в пару дней. Известие о возвращении суверенного и его выздоровлении вызывает ажиотаж, достаточный, чтобы прервать «бдение» его верной Прочницы, заменив ее присутствие теми, общение с которыми не терпит отлагательств.

- Ты истощена, Анна. Тебе нужно отдохнуть, - ее не прячут, но настоятельно оттесняют прочь от палат, где-то убеждениями, а где-то силой и даром, ставя на положеное ей место. Возвращая с небес на землю, - ты хорошо постаралась. Но позволь корпориалам Правителя закончить свою миссию.
И она не противится. Она знает свое место.
И знает, что рано или поздно он вновь придет с темнотой и тенями, чтобы оценить ее работу. Оценить ее пользу как инструмента Генерала, нет Короля.

Король Теней.

Она слышит это из каждого угла, как только позволяет себе прислушаться к разговорам. Его негласная коронация, скоро должна была превратиться в явь, как только тот, что именует себя Дарклингом, сможет встать с постели и показаться подданным.
Король Теней. Повелитель гришей.

С каждым упоминанием его титула, Анна чувствует, как отдаляется от него еще дальше, чем это было прежде. И это вызывает странную щемящую боль в груди. Ощущение потери, которое растет с каждым днем, что она не видит его. Ощущение пропасти под ногами и единственного уступа, за который она цепляется, в силах избежать падения.
И, быть может потому, она решается нарушить очередное правило. Поступить по желанию, а не по уставу, и поступиться своей участью Инструмента, покорно ждущего, пока творец вновь смахнет с него пыль, взяв его в руки.

Что заставляет стражу пропустить ее в покои в столь поздний час: ее личное умение убеждать и неожиданно удачно подобраные слова, или же слово самого суверенного, который, привычно предугадывая поступки и желания своих подчиненных, заранее распорядился о подобном? О, Аня не знает, как и не может понять, какой из вариантов ей был бы более по сердцу, что отчаянно колотится в ее груди, вторя кипящей крови, ударяющей в голову ликующим: «Я смогу вновь увидеть его, побыть с ним рядом». Она прижимает к груди чертежи, но проклятый орган никак не хочет униматься, замирая лишь в миг, когда она перешагивает через порог лазарета. В миг, когда она вновь встречается с Генералом взглядами.
- Вам снова не спится, мой Генерал, - такие привычные слова, они звучат так по-родному, будто отматывая время назад, возвращая их во времена, когда Заклинательница Солнца была лишь легендой, а ее мир был не больше ее маленькой мастерской.

Он ждал ее? Хотел, чтобы она пришла? Как бы ей хотелось прочитать это на его лице, но Анна все же опускает взгляд, уставившись в пол. Она с минуту рассматривает носки своих сапог, прежде чем заговорить. Обозначить причину своего появления в столь поздний час. Однако, не может прежде не поинтересоваться:
- Как Ваше самочувствие? – быть может, она спросила бы куда как более искренне и живо, но даже поздний час не повод для того, чтобы забыть о своем положении и субординации, - Я подумала, раз Вы уже приступили к делам, я бы могла… могла обсудить с Вами свои…

Она замолкает, чувствуя себя совершенно нелепо и бесконечно глупо. Все это кажется такими очевидными отговорками, что Анна, подняв взгляд на мужчину, и видя на его лице улыбку, вновь устремляет его в пол, отчаянно краснея, и сжимая футляр с чертежами еще крепче.

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

«Действительно ли ему нужны мои работы? Действительно ли я хочу их показать ему сейчас? Ведь единственное, что его волновало – это Дневники Морозова. Это возможность усилить Заклинательницу. А вовсе не мои разработки. Быть может, потому…»
Мысли толкутся в голове, создавая нежеланный сумбур, сплетая паутину из того, что должно и что действительно хочется, и оттого она на миг крепко зажмуривает глаза, чтобы вновь поднять их, взглянув на человека, который выше ее по званию, к которому она испытывает давно уже не только чувство признательности, долга и уважения, к которому относится не только, как с старшему, но не смеет даже заикнуться о чем-то подобном.

- Ты по поводу вооружения? Или у тебя есть более... личные вопросы?
«Личные», - она чувствует, как сердце в очередной раз замирает, насасывая вакуум в каверны, создавая некую пустоту внутри, потому что кровь, кажется, сильнее приливает к щекам, когда она провожает взглядом эту слегка скованную походку генерала, и начинает гулко стучать, отдаваясь в виски, в тот момент, когда он двигает рукой, приглашая, дозволяя ей приблизиться.

- Мне хотелось, чтобы Вы знали, генерал. Я не бросила то, что разрабатывала, - произносит она, пытаясь скрыть смущение за улыбкой, за уверенным взглядом, укрыть «личное» за «рабочим», - то, что Вы мне поручили.
Он хочет, чтобы она села рядом с ним, и Анна не может ослушаться, пусть и опускаясь на самый край больничной койки, стараясь сохранить хотя бы видимость приличного расстояния. И все же то самое чувство, как тогда, в мастерской, вновь окатывает ее, заставив на мгновение задержать дыхание.

Пальцы холодеют, и оттого вывернуть навершие футляра со скрученными в аккуратные рулоны чертежами, получается не сразу, но девушка, прикусив губу, все же справляется с этой задачей.
- Это наиболее любопытные мои разработки. Винтовка полностью завершена, однако на полигон я ее не вывозила, - отчитывается она, наклоняясь, чтобы отложить кожаный цилиндр в сторону и, обернувшись, встречается взглядом с Генералом, теряя на мгновение дар речи.
«Слишком близко. Он слишком близко», - шальная мысль простреливает ее от макушки до кончиков пальцев на ногах, и Аня, возможно чересчур резко, но все же отворачивается, раскатывая чертежи на коленях и протягивая один из концов бумажного рулона генералу.

- Не буду лукавить, цесаревич Николай был заинтересован в некоторых… моделях, но к счастью, он не успел ни забрать, ни наладить производство ни одной из них, - прочница машинально проводит пальцами по своей скуле, забирая прядь волос за ухо и, наклонив голову, устремляет осторожный взгляд на Дарклинга, опасаясь, что упоминанием «наследника престола» может вызвать его раздражение, но тут же успокаивается, видя лишь искреннюю заинтересованность ее проектом.

- "Пиковый Туз", -  произносит он, и Анне кажется, что в этот миг она видит блеск в его глазах. Блеск, который не видела уже давно.
- Да, - согласно склоняет она голову, - в Кеттердаме его называют самой черной картой в колоде. И самой старшей, если я не ошибаюсь.
«Черный, как ночь, черный, как туз пик», - это она мельком слышала от Керчийских послов в отношении Генерала. Быть может, это было сказано скорее в насмешку, нежели с уважением, но поговорка застряла в ее голове, а сейчас, отчего-то была озвучена.

Испугавшись подобного откровения, которое, наверняка, несомненно показалось Генералу глупым и неуместным, Анна торопливо переводит тему на характеристики оружия. Описывает, кажется, очевидные вещи. Качество и особенности нового сплава.  Ударно-спусковой механизм, позволяющий стрелять, как с предварительным, так и с самовзводом.  Длина ствола. Особенности насечек внутри. Приблизительный вес. Теоретическая кучность стрельбы.
И замолкает вновь лишь в миг, когда ее плечо ощущает прикосновение, тяжесть головы, опущенной на него, когда кожа на ее шее покрывается мурашками от ощущения легкого движения воздуха, вызванного дыханием мужчины, что оказался еще ближе

— Это потрясающе, Анечка…, - он так близко, что Анна абсолютно уверенна, что повернись она, и меж их лицами останутся сущие миллиметры свободного пространства.
Оттого-то прочница замирает. Каменеет, подобно статуе в лабиринтах царского сада.

- Мне… приятна Ваша похвала, мой Генерал, - ее губы складываются в по ее мнению, достаточно нейтральный ответ, пока она, как ей кажется, медленно и осторожно, наклоняется вперед, раздвигая границы между ними, сворачивая один чертеж и открывая взгляду суверенного второй. Тот, что явился ей в самую темную ночь, когда последние фейерверки зимнего празднества истощили свою мощь, погрузив дворцы во мрак. Тот, что обрел завершенность в секунду, когда ее пальцы прикоснулись к металлу, что ей доставил Николай.
— Что это за материал? – она слышит восхищение и какой-то детский восторг во всегда спокойном и рассудительном голосе Генерала, но оно доносится до нее будто через вакуум.

- Думаю, тебе будет интересно, Анна, - в руке цесаревича кусок руды, почти не знавшей человеческого вмешательства, который Николай кидает ей в ладони. Он черен, как ночь, чернее любой Тьмы, он словно поглощает весь свет, ощущаясь бездной, пустотой, дырой в ее сложенных руках. Черен, как глаза Генерала, против которого, по мнению цесаревича, ныне должно работать ее оружие. Оружие, созданное для Него. Оружие, которое Он помог создать. Которое Он вдохновлял.
И первый приступ удивления теряется в этом осознании, смазывает впечатление, которое планировал произвести младший сын царской семьи. Аня чуть крепче сжимает этот камень, подносит его к носу, вдыхая едва знакомый аромат совсем незнакомого ей металла.
- Что это?
- Местные называют его «демархам», «камень мрака». Он лучший проводник для силы гришей, после того, что зовется у вас «усилителями». Это металл, - поясняет он, и в его интонациях Анна прекрасно различает то, к чему он клонит, - металл, который способны преобразовывать лишь гриши. Наши кузнецы и оружейники не знают даже, как к нему подступиться. Но в руках, подобных твоим…
Она сжимает этот «комочек тьмы» сильнее, ожидая, что он прольется тенями сквозь ее пальцы, но он лишь вытягивает ее тепло, заставляя пальцы коченеть.
- У меня достаточно этого металла. И я знаю, где достать больше, - продолжает цесаревич, - Я хочу, чтобы ты сделала из него оружие, подобное тому, что ты делала для Дарклинга, но в этот раз оно не будет служить Тьме.

- Его принес Николай, - она с секунду смотрит ему в глаза, а после опускает голову, вглядываясь в подписи, сделанные ее рукой, краткие характеристики материала, придающие оружию невероятные свойства, с которыми не может сравниться «карточная масть», ей стыдно, стыдно признавать факт того, что она работала на противника Генерала, но и молчать она не может, - он назвал его «камнем мрака». Сказал, что знает, где добыть еще. Сказал создать из этого металла оружие. Оружие против Вас, Генерал. Оружие для Заклинательницы.

Ее губы вздрагивают, сжимаются плотнее, прежде чем искривиться в усмешке, а в голосе пробуждается горечь. Горечь пополам с ненавистью.
- Он потребовал у меня оружие Света, принеся металл из Тьмы, – Ане хочется рассмеяться, но она лишь глубоко вздыхает, втягивает воздух сквозь сжатые зубы, заталкивая презрительный смех поглубже в легкие и, медленно выдохнув, прикрывает глаза, - но, кажется, у меня получилось совсем не то, что он ожидал.

Ее голос дрожит, но в нем звучит едва заметная ирония. И сложно сказать, действительно ли случившееся – случайно, или же оружейница намеренно пошла наперекор требованиям «заказчика». Но ирония сменяется усталостью. Будто любая злость, любой гнев и ненависть – тяжкое бремя для прочницы, что вздыхает, вглядываясь в надпись в уголке чертежа. Надпись, скоро сделанную ее рукой. «Endspiel». «Конец игры». Конец партии, в которой белые должны быть повержены.
- Санкта Алина так и не увидела этой работы. И не увидит. У Заклинательницы не будет последнего слова в ее пользу, - шепчет она чуть слышно, медленно сворачивая чертеж и убирая его обратно в чехол, и лишь потом поднимая взгляд на мужчину, пытаясь понять по его выражению лица, не слишком ли она разоткровенничалась, не позволила ли себе больше, чем дозволено.

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Похвала Генерала. Как давно она не слышала ее. Как скучала по ней. Скучала по оценке ее работ, вызывающей желание творить и дальше.
- Тогда и мне стоит поспешить, чтобы все модели были готовы и отлажены к учениям, - с энтузиазмом отвечает она, поднимаясь с кровати, пытаясь привычно уже слиться с обстановкой и покинуть комнату, позволить, наконец, суверенному отдохнуть.

Ведь не зря же он упомянул целительницу и свое состояние.
«Аудиенция завершена, пора и честь знать. Возвращаться в мастерскую. Возвращаться к работе и больше не отвлекать Генерала от куда более серьезных дел», - так трактует его слова Анна, и оттого удивляется, слыша.
— Если это всё, что ты хотела обсудить, то позволь мне задержать тебя ещё ненадолго.
- Конечно, мой Генерал. Чем я могу…

— За тот вечер... Зимний Праздник... Прошу, прими мои извинения.
Он склоняется перед ней, а его голос неожиданно вздрагивает, выдавая… чувства? И Анна останавливается, нет, столбенеет от этого жеста. Внезапного, такого странного для того, кто стоит перед ней. 
«Зимний Праздник?»
Его слова. Они полны сожаления и раскаяния. Не явного, но заметного. Ведь до того, она не слышала, чтобы что-то подобное хоть раз произносил Лидер Второй Армии. Не при ней однозначно.
- Я…
«Я не понимаю, о чем Вы. За что Вам извиняться?»
— Тот... тот, кто обидел тебя — мёртв.

Всего полшага, Аня скользит назад на полшага, будто отшатывается, но замирает вновь, ведь то, что она слышит – это не то, что она готова услышать. Хотела бы, наверняка, но совершенно не готова. Ей кажется, что земля уходит из-под ее ног, а тело становится ватным, точечной фантомной болью припоминая все, что ей довелось пережить. Все, что она хотела бы забыть, все, что, казалось, забыла в тот самый миг, когда Генерал вновь оказался в ее мастерской, в тот миг, когда он держал ее в своих объятьях.

Она слышит вздох. Нет не вздох, скорее всхлип, и поражается осознанию того, что он исторгся из ее груди, к которой она уже не прижимает ничего, потому что ее руки медленно опускаются, ставя с глухим стуком футляр на дощатый пол.
«Значит, действительно мертв. И больше никогда не явится в мастерскую».

Она никогда больше не увидит этот мундир цвета крови, в тон его глазам. Анна сжимает навершие футляра, мнет его в пальцах, прежде чем ответить. Собраться с мыслями и сказать хоть что-то.
- Я знаю, - ее голос столь тих, что сложно разобрать те чувства, что трепещут в нем, она намеренно говорит негромко, чтобы скрыть дрожь, намеренно не смотрит в глаза генералу, буравя стену поверх его плеча, - Догадывалась по тому, что его не было Вами, генерал. Ведь он всегда был рядом. А после. Узнала от тех, кто сопровождал Вас.
«Он». У сердцебита больше нет имени. Как нет имени на обелиске, что заказал генерал в честь всех павших гришей.

Она ищет имя Ивана среди них. Как искала его лицо среди повешенных. Как пыталась высмотреть его образ среди тех, кто прибыл вслед за генералом. Уловить взгляд бурых глаз, заметить хищную улыбку, за которой обычно следовало вкрадчивое и повергающее ее в ужас: «Анечка».
Она ждет его в ночи, высматривает в каждой тени Малого Дворца. Но Иван не приходит. И, устав бояться, она решается. Задает целительнице, что осматривает ее ссадины, вопрос, неожиданно не касающийся самочувствия суверенного, чтобы услышать лишь о самом факте гибели приближенного Генерала. Гибели далеко от Равки, среди равнодушных волн Истинноморя. Гибели от руки одного из людей Алины, освободившего тем самым не только заклинательницу, но и ту, до участи кого никому ни на корабле, ни в Малом Дворце не было никакого дела.
Разве это не должно принести чувство успокоения?
Разве не должна вернуться легкость?
Разве не должны появиться слезы?
- Мы похоронили его без почестей. По приказу Генерала, - напоследок доводит Лена до ее сведения, быть может, замечая нечто странное в глазах Анны, и трактуя это как-то по-своему, - Повелитель сказал, что он запятнал честь мундира. Уж не знаю чем.

«Тот, кто обидел тебя, мертв».
Теперь она знает, чем. Но, заглядывая в глубины своей души, понимает, что не чувствует ничего. Даже облегчения от того, что кошмар, наконец-то закончился. Не чувствует себя свободной и чистой.
«Он больше не придет».

- … теперь его нет. А Вы, - слышит она свой голос, такой чужеродный в своем глухом спокойствии, - Вы все узнали, - Анна, наконец, позволяет себе взглянуть на генерала, даже сквозь пелену влаги, выступившей на глазах, видит тень гнева на его лице, заставляющую ее осторожно уточнить, - это Женя? Она Вам рассказала?
Больше некому. Никто, кроме нее, не видел ни ее позора, ни ее страданий.

«Не говори Генералу, - она помнит ее взгляд, полный злости, сродни той, что видит в глазах Дарклинга в эту секунду, - Все хорошо, Женя».
Он не должен был узнать. Это не имело значения. Это было ее наказание. Участь, которую она приняла. Не смирилась, но приняла. Заслуженная участь. В отличие от судьбы самого сердцебита.

И Анна закрывает глаза, смаргивает пару слезинок, стирая их с щек и тут же качая головой.
- У него, - глубокий вдох, прежде чем произнести это имя вновь, - у Ивана было достаточно заслуг перед Вами. Он не заслужил участи быть забытым, Генерал.
Ей хочется, чтобы ее голос перестал дрожать. Чтобы он звучал твердо и уверенно. Чтобы в нем не звучало противоречия. Не было ненависти к тому, кто причинил ей боль. Быть может, только это и способно убедить разгневанного повелителя в его неправоте.

- Вы, Ваша цель, не было ничего важнее для Ивана, чем служение Вам. Все, что он сделал для вас. Разве оно не перевешивает? – Анна сцепляет руки вместе, сплетает их под грудью, болезненно сжимая пальцами локти, и все же делает шаг вперед, не сводя тусклого взгляда с Дарклинга, - он служил Вам верой и правдой. И то, что он… - она пытается подобрать слова, что могут охарактеризовать все то, что с ней делал сердцебит, но в итоге выбирает трактовку самого суверенного, понимая, что он не знает и малой доли произошедшего, и странно радуясь этому, - … обидел меня, не может, не должно нивелировать все годы его верной службы Вам. Это не предательство, чтобы столь жестоко карать за это забвением. Да и тех, кто пошел против Вас. Даже их память Вы почтили. Если кто-нибудь узнает, за что Иван впал в Вашу немилость…

Противоречия, они разрывают ее изнутри, но все же, все же она не может принять подобного.
«Он все равно отдал бы тебя мне, - этот голос. Он доносится из глубин памяти так четко, словно корпориал стоит за ее спиной, словно вот-вот вновь положит на ее плечо свою ладонь, притягивая и болезненно сжимая ее тело в своих объятьях, - моя Анечка».

Но призрак. Он истаивает в секунды, оставляя лишь пустоту позади. Пустоту и Тьму. Его Тьму.
«Я вернулся, Анечка. Теперь всё будет по-другому. Всё будет хорошо».
Это ли он имел в виду тот миг, что сжимал ее в своих объятьях?
«Кто же я для Вас, Генерал? Чем я заслужила такое внимание?»

И Анна улыбается. Пытается улыбнуться как можно более спокойно и мягко. Со всей благодарностью, которую она может выразить.
- Я признательна Вам за заботу. Я благодарна за спасение. Но… Вы совсем не обязаны были присматривать за мной, мой Генерал, - она усилием подавляет дрожь в своем теле, унимает фантомную боль, причиненную памятью, и расплетает руки, чтоб склониться перед тем, кто не может, не имеет права выделять кого-то среди подобных ей, - не обязаны были защищать. Я… мы все должны чем-то платить во имя высшей цели. Для Вашей цели. Мы существуем, чтобы служить Вам. Я, Иван, все мы. И  Вам не за что извиняться. Вы никогда не позволяли себе лишнего. А я…

Аня закрывает глаза, чувствуя вновь это тепло внутри, улыбается, ощущая, если не легкость, то какое-то умиротворение.
- Я не оправдала Ваших ожиданий. Тогда. Была нерасторопна. Невнимательна. Не ценила каждого мгновения, что Вы уделяли мне, не понимала, насколько много для меня значили Ваши визиты, - это признание, негромко озвученное в тишине лазарета, оно дается непросто, но девушке кажется, что сейчас самое время. Объяснить. Поставить все точки над ё, -  Я заслужила все, что со мной случилось. А сейчас мне достаточно лишь того, что Вы вернулись. Ведь без Вас, мой Генерал, в моей жизни не было смысла. Я всего лишь Ваш Инструмент. Инструмент, который…

«… который любит Вас, мой генерал», - готовится сорваться с ее губ, но слова застревают в глотке, когда она чувствует мрак, накрывающий ее. Тень, нависающую над ней, окатывающую холодным гневом и заставляющую замолчать, отступая к окну, машинально ища защиты в полоске лунного света, вместо того, чтобы привычно скрыться в тенях.
[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Он оказывается так близко. Так внезапно уничтожает скудные крупицы расстояния между ними, что единственное, что успевает сделать Анна, это уцепиться руками за холодный краешек подоконника, сжать пальцами доску, испуганно, удивленно, затаив дыхание глядя на генерала.

Она надеялась, что он будет холоден, что привычно будет ругать ее. Быть может, как и в прошлый раз отошлет ее прочь, не имея возможности сам покинуть эту комнату. Примет «правила игры», как всегда их принимал на правах того, кто установил те самые порядки, что пресекали недозволенные действия, позволяли отбрасывать запретные мысли, помогали справляться с чувствами, которых быть не должно.

«Не думала, что тебя нужно было об этом предупреждать, Аня… мне жаль…»
Это должно было произойти. Не могло не произойти.
«Мы все чувствуем притяжение к нему»
Но это уже давно больше, чем притяжение.

Его руки на ее щеках. Он касается их, и что-то внутри лопается, теплой, нет, горячей волной поднимаясь от солнечного сплетения вверх, ударяется в самую макушку, заставляя цепляться за доску позади себя, как за спасительную соломинку.
"Почему Вы так добры ко мне, Генерал?" – она почти не видит его из-за пелены слез, что выступают на ее глазах, ведь каждое слово. Каждая его фраза, запальчиво произнесенная в темноте и тишине комнаты, прерываемая разве что его тяжелым дыханием и ее едва слышными всхлипами, подобны кислоте, что прожигают бастионы ее самообладания.
«Пожалуйста, не надо. Я…»

«Я вижу тебя насквозь, глупая девчонка… маленькая прочница… Возвращайся к своим чертежам и механизмам. Прячься за пыльными бумагами. А лучше убирайся прочь».

И ей бы нужно поступить так, как велят голоса внутри, но Анна не двигается с места.  А он нежно, так нежно стирает влагу с ее глаз, и она видит. Теперь видит. В свете луны, единственного свидетеля этого порыва, она видит то, что прежде казалось ей наваждением. Миражом, который она пыталась забыть, спрятать глубоко на дне сундуков своей памяти, как что-то нереальное, невозможное. Тот взгляд, которым он одарил ее, казалось, столетия назад, когда впервые нежно окликнул ее так, как никто прежде ее не называл.
И Ане хочется отпустить последний якорь, что сдерживает ее, разжать пальцы, чтобы в ответ коснуться его лица, пробежать пальцами по шрамам, сказать то, что не успела, но голос разума, он не замолкает, едва слышно бормочет, сдавливая сердце холодной рукой, не давая ему взять верх.
«Это неправильно, мой генерал. Вы не должны. Мы не должны. Эти чувства. Это неправильно, но я ничего не могу с ними поделать»

- Ты ведь тоже чувствуешь это? То, что между нами.
Его взгляд, он не отпускает, не позволяет смежить ресницы. Не позволяет опустить голову, скрыть то, что, несомненно отражается в ее глазах, что проявляется на ее лице. В нарушение всех правил и законов, противореча всем клятвам и принципам. Отбрасывая устав, пренебрегая субординацией.
- Что между нами…

— Там в амбаре. Когда мы танцевали. У меня было странное ощущение, что…
— ... что нас тянет друг к другу?
Тогда, она подумала, что ей это послышалось. Что это было лишь очередное наваждение того странного дня и странной ночи.

Но это слишком хорошо, слишком нереально, чтобы быть правдой. И Анна тонет в этом диссонансе чувств и мыслей, не сразу замечая, как ее рука касается груди Генерала, но чувствуя удар, разряд, что вновь прокатывается по ее телу, взывая к чему-то глубоко внутри, к чему-то скрытому, спрятанному, дремлющему так долго, что уже и забытому, и вызывающему скорее страх, чем приятие. К чему-то, сравнимому со старым кузнечным горном, с печью, в которую, по словам ее отца, она была помещена, переняв у пламени цвет своих волос. К чему-то холодному доселе, но набирающему жизнь с каждой секундой, каждым мгновением, что она касается того, кто стал для нее всей ее жизнью и всем ее миром.

— Чувствуешь? – он задает вопрос, на который она не смеет ответить, - Это пламя, распалила ты, Огневица. Пламя, что одной искрой заставило плавиться сердце Чёрного Еретика.
- Черный Еретик, - повторяет она следом, будто в забытье, и, моргнув, словно просыпается ото сна.

Тот, что создал каньон многие лета назад.
- Сколько же Вам лет, мой генерал, - выдыхает она удивлённо, прежде чем общий смысл сказанных им слов доходит до нее, останавливая часто стучащее сердце.

И Анна замирает следом, цепляясь одной рукой за подоконник, глядя в бледное, расцвеченное луной лицо Дарклинга. Пытаясь отстраниться и оттого вжимаясь в прохладные доски, будто пытаясь вырваться и улететь сквозь приоткрытое окно. Обернуться жар-птицей, с которой генерал ее сравнил. Погасить пламя, горящее внутри, в холодном озере у Малого Дворца.

Его сердце под ее рукой. Под слоем бинтов, которыми так бережно и жёстко стянули его сломанные ребра. Оно стучит прямо в ее ладонь, готовое выпрыгнуть: только лови. И Анне хочется остановить этот миг. Заставить самое время замереть, а мир с его правилами и условностями исчезнуть. Но это невозможно, и потому прочница старается высвободиться, разорвать этот контакт тел и взглядов, за которым следует нечто прекрасное и в то же время неправильное, запретное для такой, как она. Для такого, как он.

И все же...
- ... почему ты продолжаешь меня отталкивать? - эта обида в его голосе, мольба, которой не должно быть в тоне ее генерала. Эта брешь в его защите, которую она хотела бы закрыть. Которой не должно быть.
«Почему?»

- Я люблю Вас, мой генерал, - она вздыхает, опуская голову, разрывая зрительный контакт, и ее признание звучит приговором, - Вы правы, я чувствую. Я не должна, но чувствую. Я люблю Вас, - она вскидывает голову и ее дрожащий голос звенит в тишине, однако глаза уже ничего не видят из-за слёз, но для того, чтобы увидеть, почувствовать движение, ощутить его дыхание на своей коже, зрение не нужно, и Анна вскидывает руки, упираясь обеими ладонями в его грудь.

«Ты слишком много берешь на себя, девочка. Спрячь поглубже свои желания».
«Знай свое место».

- Нет, - ее голос дрожит, как и руки, но она собирает все силы, чтобы удержаться. Удержать его, удержать себя от непоправимого, - нельзя. Нельзя, - повторяет она уже шепотом, изо всех сил игнорируя то чувство предвкушения чудесного, что искушает ее, нашептывая «не сопротивляйся, подчинись», и в этом слишком много от слов Ивана, чтобы поддаться желанию, шагнуть в распахнутые ворота и осуществить то, о чем она и не смела мечтать, - Вы – мой генерал. Мой повелитель. Наш повелитель.
«Уймись, сердце, не диктуй мне, что лучше для меня».

Она отнимает одну руку, чтобы стереть слезы с глаз, чтобы быть способной смотреть ему в глаза, быть достаточно убедительной, уберечь от непоправимого. От опасного для него шага.
- Вы всегда были особенным для всех нас, Генерал.
«Мои желания не важны».
- И никогда не выделяли никого. Кроме одного… гриша. Себе на беду. Ведь она…
«Она ваша слабость», - готовятся сорваться слова с ее губ, но Анна успевает одернуть себя. Не пристало подобным тоном говорить с генералом. С тем, кто вскоре станет Королем.

И потому она лишь печально улыбается.
- У Генерала Второй Армии не должно быть любимчиков, - произносит она, наконец, - У Короля Теней не должно быть слабостей и привязанностей. Не тогда, когда война в самом разгаре. И потому, пожалуйста. Не просите меня.
«Ведь я и так. Что бы вы ни говорили. Принадлежу Вам и только Вам. Сердцем, душой и телом. Мой генерал».

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

- …я люблю тебя, Анечка
Ни один гриш не мог и мечтать о подобном. Ни один фабрикант. Ни один житель Малого Дворца, даже из тех, кого выделял Дарклинг, как приближенных и особенных для него. Ни один. Кроме, может быть, Назяленской. Но она могла себе позволить подобное. Сильная. Красивая. Холодная. Предавшая его, как и Алина. Не оправдавшая возложенного на нее доверия.

Она всегда будто не с ними. В стороне. Выше каждого из них даже тогда, когда Генерала уже нет. Она все равно смотрит свысока. Держится с таким величием, будто не Алина, но она – главная. Но в ее глазах Анна видит куда больше ненависти к тому, кого называют предателем. Кого именуют Заклинателем Теней, пытающимся уничтожить Равку. Кого клеймят монстром, вытаскивая из анналов истории иное имя… «Черный Еретик».

Все они пытались добиться его внимания. И все в итоге бежали. Пошли против клятвы верности. Против чести. Все…

«Женя».
Эта мысль прочерчивает ее память, короткими вспышками осознания. Она не видела ее среди списков погибших, но так и не увидела яркой копны волос и белого наряда в день, когда армия заняла Дворец.

«Женя. Та, что все же сказала Генералу. Даже несмотря на просьбы подруги. Из заботы ли. Или по иной причине. Где же ты?»
Ей хочется спросить. Но мысли путаются, смешиваются в единый клубок непонятных чувств, эмоций, желаний, среди которых превалируют вовсе не долг и забота о друзьях. Среди которых эгоистично распускается лишь одно.

«И хочу быть с тобой, сколько бы времени не отвела нам судьба».
Желание быть рядом. Растянуть ночь, что кажется сном, ведь лишь во сне. Невозможном, нереальном, поднимающем самое сокровенное изнутри, чтобы тайком нашептать: «А что, если? Хотела бы?», - только во сне могло случиться нечто подобное.

«Я люблю тебя», - она смотрит ему в глаза, отнимая, наконец, руки от его груди. Такой теплой, такой манящей, к которой она хотела бы, но не смела прижаться. Ее ладони, они все еще чувствуют его тепло, ритм биения его горячей крови. И Анна прижимает руки к своей груди, накрывает одну другой, вжимая в грудную клетку, будто пытаясь поделиться этим стуком со своим сердцем. Синхронизировать их навсегда.

«Монстр. Черный Еретик. Разве у монстров, настоящих монстров так бьется сердце? Разве они могут с такой искренностью говорить о своих чувствах? Разве может лицо монстра искажаться такой болью и печалью. Кто для тебя монстр, Алина Старкова? Что для тебя чудовище, цесаревич Николай? Чем вы отличаетесь? Разве что меньшими летами, прожитыми на этом свете?»

— Ты спрашивала о моём возрасте. Хотела знать, сколько мне лет. Много, Анечка, очень много.

Пять сотен лет. По сравнению с ними ее девятнадцать всего капля в безграничном бескрайнем океане. Опыт, возможности, память. И все же, он не кажется.
- Вы совсем не кажетесь старым, мой генерал, - улыбаясь, негромко произносит она, мягким взглядом скользя по его лицу, но ища не морщины, нет, груз прожитых лет.

Страшна не старость. Страшна память. Как тяжело, наверное, нести этот груз на своих плечах. Весь вес прожитых лет. Аня даже не может представить ничего подобного, и оттого негромко произносит это вслух, смешивая восхищение и печаль в невообразимо сложный коктейль.
Пять сотен. Невообразимый срок.
Как много он видел? Как много пережил?
И как после этого Заклинательница и ее приспешники могут сомневаться в правильности решений? Они, что пережили куда меньше. Что не имели ни опыта, ни знаний. Что не стояли у истоков.
— Думаю, тебе многое говорили обо мне, когда дворец захватили враги.
- Не так уж и много, Генерал, - негромко возражает она.

- Черный Еретик. Он создал каньон. Он жил многие лета рядом с Королем. Притворялся, что заботится о Равке, но на деле мечтал  лишь о власти. На деле ждал, когда ему явится Заклинательница, - все их разговоры сводятся к чудовищности Генерала и особенности Святой Алины. Каждый из них заканчивается планами по уничтожению.
Они все говорят, что он монстр, и в какой-то момент Анна перестает их слушать. Ведь мысль о возрасте, об истинной натуре Генерала кажется еще более абсурдной. 

И все же, часть из этих слухов он подтверждает. Но, прислушиваясь к себе, Аня не чувствует отторжения. Не ощущает страха от того, что какие-то из ядовитых слухов, распространяемых Санкта Алиной подтвердились.

- Да, я был Чёрным Еретиком. Тогда было другое время, более дикое, более жестокое. И требовало радикальных мер. Я принял эти меры. Нашёл для этого силы. Но, как водится, было и то, что предугадать я никак не мог.

Его ведёт в сторону, возвращая ее в реальность, и Анна протягивает руку, делает шаг вперёд, чтобы помочь, поддержать, как он поддерживал их. Не словом, ведь что ее слова для столь древнего гриша, но делом, безмолвной помощью, плечом, которое можно подставить. Она не Иван, но все же. Все же она старается, отстраняясь лишь в секунды, когда генерал опускается на койку, а его взгляд устремляется куда-то вдаль. Туманится, глядя ночь за окном, на луну, что подобно фонарю высвечивает в черных глазах одному ему видимые картины памяти.

И Анна молчит. Стоит рядом, пытаясь разобраться в тех ощущениях, в тех чувствах, что бурлят внутри нее. По привычке собирая информацию в стройную картину, которую осознать и принять куда легче, чем находясь в хаосе и смятении, в которые ее окунула эта поистине странная ночь.

Аня смотрит на Дарклинга, но куда-то в сторону, позволяя себе ловить силуэт мужчины лишь периферическим зрением, не смея нарушать тишину, не смея прерывать поток его мыслей, и вновь ловя его взгляд тогда, когда он вновь заговаривает с ней. Когда говорит о том, что не было иных Дарклингов, кроме него.  Когда говорит о своем истинном имени, которое знает лишь она и его мать. Живая и такая же старая, как и он.

И в этот миг еще один кусочек мозайки встает на свое место.

- Твой Генерал больше никогда не станет прежним. Благодаря тебе. Благодаря маленькой святой. Благодаря вам всем.

Отчего она не слышала раньше эту боль в старческом шепоте. Не ощущала страдания, которые она могла бы разделить. Не чувствовала заботу за насмешкой и злостью. Не видела теней, так похожих на те, что служат Генералу.

— Если... если есть ещё что-то, что ты хотела бы узнать обо мне или моих деяниях — спрашивай, - его взгляд непроглядно черен, но в нем она видит лишь усталость. Эта ночь была тяжела и для него.

Имя. Имя, которое, отчего-то известно ей. Оно соскальзывает с ее губ едва слышным шепотом, в миг, когда она опускается на колени рядом с кроватью, когда осторожно касается сложенных на коленях рук того, к кому она может обратиться вот так просто лишь под покровом ночи, под покрывалом из теней, что никогда и никому не выдадут этой тайны.
- Александр…

- Оно идет Вам, Генерал.

«Александр, Саша. Защитник людей. Защитник Равки». Имя, которое он отдал своей стране, которую пытался защитить, которую пытался сделать великой веками. Ради которой стал  чудовищем, спасителем, а после снова монстром.
- Даже великие люди не застрахованы от ошибок, - поводит она плечом, не сводя глаз с осунувшегося лица Генерала, и чувствуя, что слишком много отняла у него времени. Времени, что отведено на его отдых. Времени, что, несмотря на его возраст, равно ценно для него, - главное, что Вы хотите исправить их. Вы же хотите?

«Он не хочет уничтожить Каньон. Он делает его своим оружием. Создает монстров из теней. Он убил так много людей лишь ради своих амбиций», - этот яд, он проник в мысли каждого. Он отравил многих. Но Анна все еще держится. Верит в правильность действий Генерала. Верит в то, что он всегда делал, как лучше для этой страны. И сделал куда больше, чем любой правитель, за спиной которого он находился.

- Это так странно, - наконец, признается девушка, - все это. Так странно. Вы… Вы еще более Легендарная, Великая личность, чем мне казалось прежде. И Вы предлагаете мне задать вопрос, любой вопрос, а я даже не знаю, что и спросить. Не знаю даже, что сказать, и как отреагировать на это. Я, наверное, должна спрашивать о Каньоне. О том, как Вы его создали, и что в действительности планировали совершить, и правда ли то, что говорили Ваши враги. Но я знаю точно. Какое бы решение Вы ни приняли, мой Генерал. Что бы ни сделали, я все равно буду на Вашей стороне, - она не склоняет головы, но ее слова все равно звучат так, как если бы она вновь приносила клятву. Клятву верности Равке, Короне и Малой Армии, - я не оставлю Вас и не подведу.

И, будто в ответ на ее слова, она чувствует тепло. Тепло, что разливается от ее кончиков пальцев, ладоней, лежащих поверх сложенных рук Генерала, поднимается по рукам и выше. Не горячая, но теплая волна, которая похожа скорее на жар камина, на тепло солнечных лучей, нагревающих подоконник ранним утром. Но в этот раз Анна не отнимает рук, лишь сжимает их крепче, прежде чем отпустить и, поднявшись с колен, привычно склониться в формальном поклоне.

- Кажется, Вам срочно нужно отдохнуть, мой Генерал. Ваши целители так трудятся над тем, чтобы Вы поскорее выздоровели, и не погладят меня по голове за то, что я заставляю Вас так тревожиться, - она медленно делает шаг назад, чтобы поднять чехол со своими чертежами, и знакомая тяжесть ее работ в руках возвращает ей присутствие духа, - Спокойной ночи. Я буду ждать Вашего выздоровления.
«Буду ждать, когда Вы снова зайдете ко мне».

Она выскальзывает из его комнаты. Из палаты, отведенной ему, так быстро, как это возможно. Надеясь, что ночь скроет ее заплаканное, раскрасневшееся лицо. Надеясь, что никто больше не встретится на ее пути.
Как никогда прежде ей хочется побыть одной, справиться с штормом чувств и ураганом мыслей.  Но и как никогда раньше она хочет вновь вернуться туда. В комнату, где она была наедине с Генералом. В комнату, где колеблющая тьма скрывала такие неправильные и такие желанные признания.

«Мы все чувствуем притяжение к нему».
«Но что делать, если это уже не притяжение? Если это падение? Если падаем мы оба? Что мне делать, Женя? Как уберечь Генерала от последствий всего этого?»
«Привязанности это не слабость, самоотверженность не глупость, верность не порок».
«Но эти чувства могут поставить Вас под удар, мой Генерал. Даже я, со своим едва прожитым вторым десятком лет это понимаю. И как же жаль, что у меня нет крыльев, как у Жар-Птицы, с которой Вы так любите меня сравнивать».

[nick]Anna Saburova[/nick][status]Am I just a tool?[/status][icon]https://funkyimg.com/i/3441c.png[/icon][sign]

[/sign][about]<div class="about"><a style="font-size: 14px;" href="ссылка на анкету">Анна Сабурова (Аня), 19 </a> // Фабрикатор Второй Армии. Личный оружейник "Генерала". <br> Я привыкла быть мебелью, инструментом и пустым местом, но <a href="https://manifesto.rusff.me/profile.php?id=8">ты</a> заставляешь меня чувствовать себя чем-то большим.</div>[/about]

Отредактировано Anne-Marie Hayes (2020-06-16 11:21:31)